Ляна Зелинская - Жёлтая магнолия

И вот если бы он и правда был хромым жёлчным стариком, страдающим от подагры или ревматизма, она бы, может, и не разозлилась так сильно. Старости присуща ненависть ко всему миру. Но маэстро Л'Омбре оказался молодым, привлекательным и заносчивым аристократом, которому она не давала никаких поводов для того, чтобы так её унижать, учитывая, что она никому не навязывала своих услуг.

Хотя, разве им нужен повод для унижений? Это право они получили при рождении.

Маэстро и одет был… высокомерно. Как и присуще патрициям, по последней моде – в редингот с тонким серебряным кантом вдоль пуговиц и тёмно-синие бриджи, и вся одежда идеально отглажена, и прическа волосок к волоску. Тьфу, просто! Ну, до чего лощёный франт! Даже трость у него была изящной, хоть и массивной, из дорогого чёрного дерева с инкрустированной серебром ручкой в виде головы какого-то зверя. И вся эта элегантность показалась Дамиане ужасно раздражающей. До тошноты.

Миа никогда ещё не встречала человека, который бы с первого взгляда внушил к себе такое сильное неприятие.

А ещё её раздражал этот дом. И, наверное, дом был не виноват, скорее, это маэстро Л'Омбре своим высокомерием отбрасывал тень на всё, к чему прикасался. Но факт оставался фактом – дом тоже раздражал Дамиану абсолютно всем: своей помпезной красотой, статуями древних богов в нишах, позолотой и картинами, и даже слугами, которые смотрели на гостью как на вредное насекомое, посмевшее пробежать по белоснежным хозяйским простыням. И они бы вымели её веником прямо в канал, щёлкни только пальцами кто-то из Скалигеров.

Но, кажется, больше всего её взбесило неприкрытое презрение Хромого к роду её занятий. Она ведь слышала всё. И про шарлатанку, и про юбки, и про бусы, и про средство от блох…

«…скажи монне Джованне, чтобы вымыла стол с мылом после этого спектакля…»

Её едва не потряхивало от этих слов. Как же в этот момент она ненавидела патрициев! Да, среди цверров немало тех, кто оправдал бы эти слова, но у патрициев водятся все те же самые блохи, и если бы только они! Когда мать раскладывала карты перед богатыми синьорами, какие только тайны «небожителей» не выплывали наружу!

Ей было так обидно, что захотелось сделать всё назло. Надеть ещё несколько юбок и навертеть ужасный тюрбан, как у мамы Ленары, а в уши вдеть блестящие дешёвые серьги в три яруса и раскурить прямо здесь трубку с самым вонючим табаком, какой найдётся у торговок в гетто. Она и в кресло уселась, нарочно поджав под себя ногу и выставив на обозрение туфлю и голую щиколотку – пусть полюбуется! Раз уж он считает её грязной шарлатанкой – пусть так и будет. Чем грязнее и вульгарнее, тем лучше. А что ещё противопоставить раздражающей элегантности этого чванливого патриция?

Единственным приятным моментом было осознание того, что Лоренцо делла Скала поручил ей шпионить за родным братом. А значит, не всё благополучно в этой высокомерной семье. И если поначалу такое занятие показалось ей недостойным и опасным, то теперь она резко переменила мнение на этот счёт. Она с удовольствием проследит за ним, и чем больше его грязных секретов узнает, тем лучше! В этот момент опасность подобного занятия отступила куда-то на второй план.

Миа положила на стол стеклянный шар. Конечно, он ей без надобности, она и так всё видит, но люди верят в то, что в этом шаре есть какая-то сила, и именно на такой вере держится половина успеха любой гадалки. А заодно – и её безопасности.

Голоса стали громче и приблизились, дверь распахнулась, и братья Скалигеры вошли, явно недовольные друг другом, но пришедшие к какому-то согласию.

– Проверь, кариссимо, – произнёс Лоренцо, указав рукой на шар на столе, – задай ей какой-нибудь вопрос, и, если она ответит неверно, можешь отправить её восвояси. Но если ответит верно – ты дал слово, уж сдержи.

– Вопрос? – усмехнулся маэстро Л'Омбре криво и как-то раздражённо и, скрестив руки на груди, посмотрел на Дамиану свысока. – Вопрос, значит…

Его взгляд медленно скользнул по её лицу вниз, на красную блузку и пёструю юбку, затем на торчащую туфлю и фривольно подогнутую ногу, а уж оттуда на стеклянный шар и колоду карт, лежащую на столе, и кривая усмешка стала ещё презрительнее.

– Хорошо. Чтобы прекратить этот фарс прямо сейчас, я задам очень простой вопрос. И ты поймёшь, Лоренцо, всю глупость этой затеи. Скажите, э-э-э… монна Росси… сколько чайных пар стоит у монны Джованны в буфетной?

Миа стойко выдержала этот водопад презрения и перевела взгляд на Лоренцо. И готова была поклясться, что старший из братьев явно наслаждается этим моментом.

– Чайных пар? – издевательски переспросила она и покачала головой: – О-ля-ля! Шестьсот дукатов вот за это? Ваша экономка может дать ответ на этот вопрос, стоит ли платить такие деньги? – она снова посмотрела на маэстро Л'Омбре и произнесла холодно: – Задайте вопрос не вслух, а про себя. Вопрос, на который я точно не знаю ответа. А то, может, я подсмотрела ваши чайные пары, пока поднималась сюда. Шарлатанки обычно так и делают. Так что придумайте вопрос посложнее… э-э-эм… маэстро.

– У цверры внезапно обнаружилась профессиональная гордость? Надо же, это любопытно, – произнёс маэстро Л'Омбре с деланным удивлением, посмотрел на Дамиану как на какого-то диковинного зверя, и на некоторое время замолчал.

Кривая усмешка стёрлась с его губ, и меж бровей залегла тонкая складка задумчивости. Он приложил указательный палец ко лбу и наконец произнёс:

– Что же, я загадал вопрос. Прошу, монна-Дамиана-Винченца-Росси, блесните предвидением.

Миа не сводила с него глаз, но смотрела и не видела. Кажется, даже когда сикарио герцога Ногарола разбили её витраж, она не была так зла, как в этот момент. А может, это просто вся её злость на всех патрициев разом собралась сейчас в гостиной и сосредоточилась на этом красивом холёном лице. Воздух внезапно вспыхнул, засиял серебром и стал наполняться дымкой. Мир дрогнул и поплыл, размывая границы реальности и позволяя увидеть то, что остальным недоступно.

Злость наполнила ноздри сладким запахом магнолий, и Светлейшая сбросила покрывало…

…Храм наполнен людьми. Парадные одежды, шёлк, парча, бархат, все скамьи заняты… Ароматы благовоний и дорогих духов наполняют пространство вокруг. Купол над головой подпирают мраморные колонны, и мадонны в голубых одеждах устало взирают с фресок на потолке. В храме слишком душно, и, кажется, что воздух совсем застыл. Опахала вееров опускаются медленно, и люди неспешно перешёптываются. Лепестки цветов устилают проход между скамьями…

Миа видит фату. Длинную узорную фату, вышитую золотой нитью и украшенную по краю крупным розовым жемчугом. Фата такая тяжёлая, что на голове невесты её удерживает специальная диадема, украшенная драгоценными камнями. Фата, по обычаю, подарок жениха. Это признак его статуса и богатства, и эта фата буквально кричит о том, что жених просто неприлично богат. Шесть девочек, похожих на ангелочков, в белых платьях и венках, несут фату за невестой. Не будь их, она, наверное, и шагу не смогла бы сделать, придавленная тяжестью этого расшитого покрывала.