Данила Резак - Месть обреченных

«Улица Длинных Ножей» встретила оружейника гробовой тишиной. Кругом не было никого, и Груббер без приключений добрался до родной лавки. Дочери дома не оказалось.

«Наверняка с подругами лясы точит на берегу. Надеюсь, эта засранка хотя бы прибралась».

Только Дитрих собирался подняться на второй этаж, чтобы бросить свое тучное тело на широкую кровать, которую после смерти жены он так ни с кем и не разделил, как у входной двери зазвонил колокольчик.

«А пошло оно все. Я – умер, меня нет», – зевнул хмельной мастер и, держась за перила, потихоньку полез наверх. Однако колокольчик зазвонил резче и настойчивее. Послышался глухой стук.

– А-а, проклятье! – выругался оружейник и крикнул: «Открыто, входите!»

Никто не вошел. Гость продолжал настойчиво теребить шнурок звонка.

Вспомнив имена демонов из самых глубоких недр тонких миров , Груббер, покачиваясь, побрел открывать.

В вечернем сумраке, что нехотя ползал по мостовой и крышам гранитных домиков, фигура, стоявшая на пороге, показалась пьяному мастеру размытой тенью, но когда он тряхнул головой, очертания прояснились. Гость оказался щеголем в роскошной широкополой шляпе, высоких сапогах из черной замши и в темно-синем камзоле, расшитым серебряными нитями по затейливым орнаментам и узорам. Оружия при себе человек не носил, а на лицо оказался настолько заурядным и не запоминающимся, что если бы Груббер столкнулся с ним в толпе, то никогда не вспомнил его даже под страхом пыток.

– Что вам угодно, сударь? – Груббер посмотрел человеку в глаза. На секунду вдруг ему показалось, что он окунулся в теплую стремительную реку и поплыл…

Всего лишь на секунду.

– Так, сударь, что вас интересует?

– Меч.

Голос гостя был тих, и в нем слышались свистящие нотки, как будто человек шепелявил. Однако это мог быть иностранный акцент.

Груббер не смел поверить в свою удачу. Давненько покупатель к нему не заглядывал, и оружейник засуетился, согнулся в поясе, приглашая гостя войти. Тот пару секунд медлил, не решаясь, потом осторожно шагнул за порог. И, едва он вошел в лавку, как снял шляпу, пепельные волосы рассыпались по плечам.

– Итак, сударь, я человек занятой, поэтому буду краток. Мне не нужна вся та дребедень, что я вижу на ваших полках.

– Позвольте, но вот этот риттершверт…

– Мне не нужен ни «ублюдок», ни цвайхандер. Я не собираюсь на войну.

Груббер понимающе кивнул: «Что ж, тогда могу предложить отличный эсток. Он бы вам подошел».

Покупатель прервал оружейника.

– Я не портовая шлюха. Мне не нужно оружие, служащее украшением. Я хочу убить человека. Вам ясно?

Груббер побледнел. В лучшие времена он бы выкинул такого наглеца из дома, пересчитал бы ему зубы и сдал страже. Однако он вспомнил о деньгах, дочери и замахал руками:

– Я ничего не хочу знать. Я продам вам что угодно, но мне не нужны подробности.

– Мы поняли друг друга, герр Груббер.

Человек плотную подошел к оружейнику и тот почувствовал запах, исходящий от незнакомца. Странный запах сырости… Щеголь посмотрел на Груббера так, что остатки хмеля вылетели из мозгов толстяка как стая любовников из постели неверной жены.

– Я хочу Заговоренный клинок. Можно меч, саблю, рапиру, кинжал, наконец. Мне наплевать на форму. Важно содержание.

Груббер стиснул зубы. На лбу отчаянно забегали капельки ледяного пота.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Вы пришли не по адресу.

Незнакомец ухмыльнулся, обнажив кривоватые зубы.

– Успокойтесь, я не из стражи. Скажем так, я знал вашего отца когда-то, и полагаю, что его талант и природные предрасположенности нашли в вас второе пристанище.

Груббер опустил плечи.

– В конце-то концов… Рано или поздно… Да, вы правы. В нашем роду много кого было и много с кем чего случалось. Моя бабка была ведьмой.

– Констанс Груббер. Я был свидетелем того, как на заседании Огненного совета тридцать девять лет назад ее осудили и приговорили к четвертованию заживо.

– Будь я проклят! Сколько же вам лет?

– Семьдесят три.

– Она была не виновна… Тот богатей сам… С такими вещами не шутят! – Груббер с подозрением смотрел на человека, что жил во времена юности его бабки, а выглядел чуть старше его самого.

Незнакомец стряхнул уличную пыль со шляпы.

– Его куски собирали по всему дому, а тот дюссак рубил голову владельца, до тех пор, пока штатные колдуны Стражи не стерли саблю в пыль своей ворожбой. Стекла тогда по всей улице в домах повылетали, как магия бушевала…

Груббер покачал головой:

– Тогда вы должны понимать, чего просите.

– Естественно, герр оружейник. Я хорошо вам заплачу. У меня много денег. Очень много.

Груббер ловким движением поймал кошелек, в котором оказалось тридцать золотых червонцев королевского казначейства. На эти деньги можно было вообще дочь замуж не выдавать, а купить ей дворянский титул и построить особняк где-нибудь, скажем, в районе… И себе на старость останется.

– Ну, так вы согласны?

Груббер таких денег никогда в руках не держал. Тюрьма уже не пугала его. Он просто подкупит судей, если продажа запретной вещи всплывет.

– Хорошо, пойдемте со мной. Я такие товары здесь не держу. Только ничего не трогайте.

– Конечно, конечно. Как вам будет угодно.

Через черный ход Груббер с покупателем вышли на задний двор. Перейдя грязную площадку, на которой стояла конура со злющей вечно голодной серой собакой, едва не порвавшей цепь от злости на нерадивого хозяина и его подозрительного спутника, Груббер и покупатель протиснулись в гнилую, ветхую дверь. Она вела в строение неопределенной формы из сырого, покрытого мхом камня. Это была фамильная кузница династии Грубберов. Внутри стояла наковальня, горн, аккуратно на гвоздях висели кожаные фартуки, на потемневшем от времени, обожженном в нескольких местах столе, лежал незатейливый инструмент кузнечного мастера.

– Здесь вы творите? – скептически хмыкнул щеголь.

Груббер неприязненно покосился на него:

– Тут я дерьмо штампую. Творю я в другом месте. Помогите мне.

Груббер отодвинул стол, взял стоявшую у стены лопату и расчистил едва заметную каменную плиту в полу кузни с кольцом посередине.

Гость с готовностью взялся за кольцо вместе с оружейником, и плита поддалась. Вниз вела крутая металлическая лестница. Груббер зажег масляную лампу и полез вниз.

– Стойте! Одну минуту! – крикнул он из подвала.

Незнакомец задержался, прислушался. Груббер с кем-то внизу ласково разговаривал. Уговаривал кого-то. Наконец раздался звук защелкнувшегося замка, и оружейник снизу прокричал:

– Давайте, спускайтесь.

Подвал был довольно широкий. В правом углу стояли какие-то бочки, в одной из них булькала зеленая жидкость. От бочки пахло какой-то сильной кислотой. В левом углу стоял небольшой запертый сундучок. В центре подвала стояла наковальня, по бокам которой тянулись непонятные рисунки. Молот, клещи… Все было в негармоничных письменах. Напротив, на каменной стене, чьи углы обжила темно-серая плесень, висело оружие. Покоилась на крючках совна, поблескивал могучий клеймор, теснились изящные сабли самых разных форм и изгибов, кракемарт с обоюдоострым клинком, виднелся даже шамшир, скованный по образцу этих легендарных сабель Кровавых пустынь. В порту Груббер научился многому. И конечно, мечи, мечи, мечи… Самые разные. С волнистыми лезвиями, оберуч и короткие, хищные клинки-убийцы, с загнутыми и перевитыми крестовинами, с навершиями, в которых светились янтари и изумруды. Общим числом до тридцати штук. Были старые, скованные еще предками оружейника, из плохой стали, без украшений, в годы тяжелых усобиц, когда Шленхау частенько переходил у воюющей знати из рук в руки. Кинжалы, даги, стилеты и прочая «мелкота» были сделаны из серебра. И, как с любопытством отметил щеголь, ни один меч, топор, дага или древковое оружие не были скованы по канонам. Благородства и пресловутого «стиля» в экспонатах, украшающих подвал Груббера, не было ни на грош. Что-то в них было не так. Там чуть короче, здесь чуть длиннее, там шире, здесь уже, или форма лезвия не та, либо грань отсутствует, хотя, по сути, обязана быть. Создавалось впечатление, что Грубберы делали оружие, намеренно ошибаясь в расчетах, позволявших уверенно дать мечу или даге окончательную классификацию.