Данила Резак - Месть обреченных

На стене, по дорожке между гранитными зубцами прохаживается народ, приезжие, желающие осмотреть город с высокой точки. В двух башнях, с северной стороны и с южной соответственно находятся помещения стражей – Часовых. Эта одна из старейших каст, сложившихся в Страже Шленхау, за мирное время не утратила боевой выправки и подвергает проверке грузы торговцев, курирует поступления в казну Шленхау из окрестных деревень и, естественно, охраняет город. Конечно, эта, казалось бы, основная задача Часовых не имеет приоритета над остальными, более приятными обязанностями. Часовые не бедствуют, поэтому в Страже Шленхау каждый солдат после сорока мечтает доработать последние годы Часовым, чтобы жить до выслуги безбедно и спокойно. Другое дело, что в Страже не всем удается дожить до сорока… Поэтому среди Часовых – мало достойных «уличных» ветеранов. Скорее, это бывшие работники пера и пергамента, не совавшие носа дальше своих каморок и не принимавшие участия в подавлении уличных бунтов, охране важных персон и важных церемоний, раскрытии преступлений и поимке преступников разных мастей.

Именно поэтому бумага сверху, с которой несся, расшвыривая изумленных прохожих, Блай Свистун, наделала такого переполоху в рядах Часовых, что Свон Лютер Хельсе – командир гарнизона крепостной стены и сторожевых башен, прочитав приказ, подписанный САМИМ Клеменсом Вейсом, Клеменсом «Палашом», пришел в уныние.

Собрав всех подчиненных ему стражей, кроме тех, кто стоял на воротах, Хельсе дребезжащим голосом поведал братьям по оружию содержание бумаги.

Не просто гробовое, а замогильное молчание охватило широкую залу на втором ярусе южной башни, когда тридцать солдат выслушали своего начальника. Стражи опускали головы, кое-кто в волнении кусал губы.

– Что, так вот всех? Убивать, если приблизятся на полет стрелы? Безумие какое-то… У меня в Чартице родня, я не стану стрелять в своих…

– Ма-алчать! – взорвался Хельсе. Приказы Палаша обсуждать не нам. Если придется, я… Да! – зловеще повернулся он к упрямому стражнику – Ты, Брендок, видел когда-нибудь больного Чумой?

Солдат опустил голову.

Хельсе обвел подслеповатыми глазами собравшихся часовых и сказал: «По свидетельствам лекарей, это не бубонная и не легочная чума, но нам от этого не легче. Я до конца своей паршивой жизни не забуду лица больных бубонной Чумой! Гниющие язвы на шее, черные пятна на теле оттого, что кровь льется под кожу! Смерть наступает в течение суток после заражения. Если на тебя чихнут, если ты увидишь дома дохлую крысу, если на тебя перескочит блоха с чумного – можешь заказывать себе гроб! Я прекрасно помню эпидемию двадцать лет назад. Людей хоронили деревнями! Деревнями!!! Если заболеешь, помощи не жди! Будешь гнить до тех пор в своей вонючей койке, пока соседи задыхаться не начнут. Тогда твой дом сожгут. Целые районы становились кладбищами! Я спасся тогда, набив морду вышестоящему по службе и попав на гауптвахту. Туда чума не добралась… Я не знаю, что за дрянь косит людей в Чартице, Зеленых полянах и Ниргуше, но с этого момента с той стороны в город никто не войдет!

* * *

По стальным шлемам – саладам Часовых барабанил мелкий противный дождь. Всматриваясь в туманную вечернюю мглу, люди ежились и стирали влагу с лица руками. Вдалеке петлял Бран, змеиными кольцами стелющийся по равнине. Все ворота города были заперты, а решетки опущены. Город объявлялся закрытым для всего окружающего мира на неделю. А то и более.

Брендок Байер в напряжении теребил мокрый рыжий ус. Его высокий лоб покрыли хмурые морщины. Стражник волновался, то и дело подходил к факелу, торчащему в зубце стены, чтобы погреть окоченевшие руки. Ночь выдалась на редкость холодной.

В тумане показалась фигурка человека, и сразу же с высоты раздался грозный оклик «Стоять»!

Байер натянул тяжелый башенный лук в две трети человеческого роста высотой и хорошенько прицелился.

– Стой, где стоишь! Назови себя и скажи, откуда идешь! У нас есть приказ стрелять в любого! В окрестностях города чума, так что советую убираться, пока твои кишки не покормили крыс!

Из тумана показалась фигура паренька с мешком за плечами. Он предостерегающе вскинул руки:

– Пожалуйста, не стреляйте! Я иду из Чартица, меня зовут Ян! Андерас Ян! Я принес вести из города!

Справа раздался крик:

– Считаю до трех, парень! Убирайся подобру-поздорову! Стража шутить не умеет!

Байер закричал:

– Постойте, ребята! Прошу, погодите стрелять! Сынок, – закричал стражник во тьму, – если ты из Чартица, тогда должен знать Хельгу Байер! Она жена старосты! Скажи, с ней все нормально? Я ее брат!

Парень вскинул голову, ища глазами стражника на стене, и когда, наконец, увидел обращавшегося к нему рыжеусого часового, крикнул:

– Староста был болен, когда я уезжал. Сейчас, наверное, уже отдал богу душу! Жену он отправил с детьми, но не знаю куда! Они, наверное, живы и здоровы.

Байер не смел поверить надежде, однако, ликуя в душе, сорвавшимся голосом хрипло спросил:

– А откуда ты знаешь про это?

– У меня письмо от старосты! Письмо для господина Вейса! Я должен передать лично ему в руки!

Байер в нерешительности замер. Стража вокруг задумалась. С одной стороны, они были обязаны сообщить о письме для комтура из больного Чартица, но с другой стороны оставалась немалая доля риска. Парень мог попросту блефовать, чтобы попасть в город до наступления темноты. Встречаться с бродягами и разбойниками, шастающими в окрестностях города, не хотелось никому и никогда.

– Вот что – наконец-то решил часовой – снимай с себя всю одежду, до исподнего! Развязывай мешок и выкидывай свое барахло. Потом сложишь все в кучу и сожжешь! Киньте ему факел и принесите мою рубаху и порты из казармы!

Кто-то бросил вниз факел, который парень поднял. Вздохнув, он вытащил из мешка нехитрые пожитки, кошелек, мандолину и футляр с пергаментом отложил в сторону, и покорно стал стаскивать с себя одежду, ежась от холода и от ощущения направленных на него длинных стрел.

Когда парень, в чем мать родила, стараясь прикрыть рукой срам, поджег ворох одеяния, Байер кинул ему кусок серого жирного мыла, острый нож и грубую щетку из конского волоса.

– Иди, мойся в Бране, затем обрежешь свои лохмы. Только так попадешь в город!

Парень покорно взял вещи, брошенные ему стражником, и поплелся к реке. Некоторое время со стены был слышен плеск воды, и, примерно через час путник вернулся с неумело постриженной головой, парой порезов под ушами и на шее. Одежда Байера висела на костлявых плечах мешком. У юнца был настолько глупый и беззащитный вид, что на лицах суровых стражников появились улыбки, однако общая атмосфера напряженности и страха не дала веселью хода.