Рахиль Гуревич - Мерцание страз

– А я в мультике смотрела, что чёрт перед Рождеством месяц украл с неба. И никаких малышей…

– Инесса! – улыбнулась мама. – Доставай свой билет.

Инесса и не заметила, как забежала в фойе. Восторг как волшебный вихрь не давал стоять на месте – Дом культуры стал новым, разукрашенным лампочками. Инессе хотелось пробежаться на третий этаж, оббежать весь дом, такой богатый, надёжный, в завитушках и с колоннами. Настоящий праздник начался, раз взрослые стали пропадать – многие родители оставались перед входом, напутствуя более старших детей. Мама остановилась в кассе купить билет, оказывается взрослым нужен отдельный билет.

Инесса забыла о маме, и о Галине Мурмановне, которой не сказала «до свидания» и «спасибо за компанию». Ёлка блистала, огромная, просто гигант, мигала и подмигивала не ледяными, а настоящими игрушками и игрухами, вокруг неё слонялись дети в красивой одежде и «уродской синтетике» – так называла мама яркие плюшевые комбинезоны с хвостами и ушками.

– Ещё не начали! – крикнул знакомый голос. К Инессе бежала девочка-дама, в кудрявом парике, историческом платье, с мушкой на толстой щеке в виде цветочка.

– Лиза!

– Инка! – Лиза обняла Инессу, постаралась поднять, Лиза, как и Инесса, счастлива: – Здорово, корова!

– Царица Елизавета! Ведёшь себя, как плебей! – к Лизе прытко торопилась её массивная бабушка, она была похожа на гигантский колобок.

– Привет! – Инесса тоже обрадовалась, но, как могла, старалась скрыть это – Лиза кричит неудобную правду в глаза. Сейчас как начнёт про фигурное катание болтать и хвалиться.

– Здравствуй Инночка, здравствуйте мама. – Бабушка Лизы улыбалась, она не знала, что Инесса никакая не Инночка. – Пока не начали, скоро музыку включат и не поболтать тогда.

– Извините, нам раздеться надо, переобуться. – Мама постаралась сказать это мягко.

– Внизу гардероб, мы вас проводим.

– Нет, нет, не утруждайтесь! – запротестовала мама, Инесса прекрасно видела, что мама не хочет с ними общаться. А Инесса несмотря на всё хотела!

– Вы не хотите с нами дружить? – Лиза спросила в лоб, без угрозы, без ноющих интонаций.

– Нет, что ты, девочка! – улыбнулась во второй раз за месяц мама. – Мы очень вам рады, тут у мамы потекли слёзы, она пожаловалась бабушке Лизы:

– И на фигурное катание нас не взяли, и в садик на очередь только поставили, скучаем, недавно переехали.

– Мы как раз по этому поводу вам так и обрадовались, – бабушка Лизы взяла маму Инессы за руку, двинулись чинно парами, как в детском саду: впереди девочки, за ними – тётеньки

– Мы вас всю осень вспоминали, – сказала Лиза и стала накручивать на палец искусственную кудряшку.

– Лиза! Парик грохнется!

– Ой! – Лиза отдёрнула руку как ошпарилась, и тут же загоготала: – Каждый день с меня этот парик сваливается, велик, и душно в нём, но царицы привыкли терпеть ради красоты.

– Ты чего? Каждый день сюда на ёлки приходила? – поразилась Инесса.

– Нет. Здесь в четвёртый раз, но меня ещё на другие водят.– Лиза поставила руки в боки, выпятила вперёд живот: – С меня ещё фамильный портрет нарисовали.

Вот везёт некоторым, думала Инесса, бывают же счастливые девочки: пузатые, а на фигурное катание их принимают, и повсюду водят, и портреты рисуют, а её, Инессу даже не сфотографировали…

Когда спускались по небольшой в четыре ступени лестнице в гардероб, бабушка Лизы жаловалась, что на лестнице она не видит из-за живота ноги, она вцепилась и в маму, и в перила, не переставая причитать и благодарить за помощь.

Галантный гардеробщик, в жилете, при бабочке, в белых перчатках как у фокусника с удивлением поднял бровь на Лизу с бабушкой, но ничего не сказал. Бабушка Лизы плюхнулась на лавку:

– Ох, хорошо, в фойе кресла такие мягкие, просиженные, мне нельзя на мягком сидеть, у меня спина. Раздевайтесь, запрели наверное, тут жарковато, и кто это догадался в подвале гардероб делать.

– Во дворце съездов тоже в подвале, – заметила мама.

– А это где?

– В Москве.

– Ах!.. – бабушка Лизы пренебрежительно махнула рукой, в том смысле, что нам и здесь неплохо, достала веер и стала им обмахиваться. Такой красоты Инесса ещё не видела.

– Да вы раздевайтесь, что вы одетые всё?

– Да, да, – кивнула мама. – Веер… Это же винтаж. Начало двадцатого или конец девятнадцатого?

– Бери ещё раньше… Как вас зовут?

– Розетта… Розетта Владимировна

– Какое совпадение! И мою бабушку Розой звать!

– Лиза! Помолчи!

– Нет. Это что-то необыкновенное, – мама не отводила глаз от веера. – Я не видела такого в жизни. В витринах музейных – да, но в жизни…

– Розетточка! Я коллекционирую веера. Этот – самый прочный и мой любимый.

– Надо бы подреставрировать. Кажется, вышивка вытерлась.

– Знаю, что надо. Но не доверяю, Розетточка, не доверяю. Разделись? Сдавайте! Какие у вас пуховики красивые! Белые. Белое плохой человек носить не станет. Пойдёмте. – руководила бабушка Лизы, и вдруг командным голосом добавила: – Инесса! Почему до сих пор не переобута?

Мама получила номерок из рук в белых перчатках:

– Надо же, – причёсывалась мама перед зеркалом. – С сентября тут Инесса занимается, а в гардеробе впервые, всё в раздевалке и в раздевалке у зала.

– Да. Тут гардеробщики видные. Из бывших хоккеистов. Видели же – челюсть у него вставная.

– Не заметила.

– Они все беззубые. Хоккеисты же. А у меня все свои зубы, все свои, кроме двух. – и бабушка Лизы оскалилась, как осёл в мультике про бременских музыкантов.

– А у деда нашего с двадцати пяти лет челюсть вставная, – рассмеялась Лиза.

Инесса снова чинно шла за руку с Лизой под присмотром мамы и бабушки, но поднявшись в фойе, они побежали к ёлке наперегонки: дети больше не слонялись, а вовсю водили хороводы.

– Надо же! – поджала губы Лиза и сжала обиженно руку Инессе. – Какое у тебя платье оригинальное!

Инесса улыбнулась. Нет, Лиза неплохая. И такие слова знает, прям как её мама говорит – «оригинальное».

– Это мама сшила, она у меня всё очень красиво шьёт.

– Но тут же картинка.

– Это она вышила на машинке, – Инесса дальше зашептала Лизе на ухо: – У мамы машинка за миллион тыщ, она сама по себе такие картинки строчит, по программе, а мама смотрит и всё.

– И пуховики тоже строчит сама?

– Да. Но пуховик мама вручную вышила.

– И пух настоящий?

– Нет, пальтишки наши не на пуху.

– На чём?

– Не знаю, забыла, как называется.

– А мы экипировкой торгуем. Сшить мало, главное – продать. У нас на рынке три точки. И костюм этот, в сэконде взяли, веришь? Всё никак костюм мой не выиграет. – вздохнула обречённо Лиза. – Гляди! Сейчас начнётся конкурс, хлопай мне, тут по хлопкам лучший костюм выбирают… В четвёртый раз без приза – обидно.