Дмитрий Виноградов - Центурион Македонского

Мимо шурша колесиками, девушка катила коляску. Ребенок выставив свои крохотные ручонки, шевелил пальчиками и что-то про себя пел. Вася, похлопал себя по карманам, достал мятую конфету, поднялся и извиняясь перед мамой, вложил маленькому ее в ладошку.

– Брось, – крикнул не ведома откуда взявшийся мужчина.

Разжав ладонь ребенка, он с размаху кинул конфету в сторону.

– А ты куда смотришь! – закричал он на жену, – хочешь что бы Анечка туберкулезом или сифилисом заболела?!

Вася взял свою сумку, вытер после себя место рукавом и встал за скамейкой.

– Еще раз подойдите! – мужчина рявкнул в сторону бомжей, – милицию вызову!

Петя посмотрел на кричавшего, затем развернулся к нему жопой, напрягся и пернул как смог. После чего вернулся в исходное состояние.

– Ты видела?! – мужчина обалдел от неуважения к себе, – нет ты видела?!

Женщина сдерживая улыбку, катила коляску дальше. Ребенок смотрел в небо, голубое и глубокое, манящее и недоступное. Он сопел, пускал пузыри и ни чего не знал о своей будущей жизни, как не знали о ней и его родители.

– Чего стоишь? – Петя повернул голову к Васе, – садись.

Вася присел, озираясь по сторонам.

– Не лезь к людям, – Петя с ненавистью смотрел на чистеньких гуляющих, – живешь и живи.

– А мы не люди? – Вася достал из сумки бутылку с остатками пива.

– Мы? – Петя на миг задумался, – мы уже не люди.

– Почему? – Васина рука остановилась возле рта.

– Почему? – Петя рывком встал с лавки, – ты морду свою видел? На мою посмотри!

Схватив свою сумку он пошел на выход из парка. Вклиниваясь сквозь гуляющих, он шел не видя дороги, людей. Он шел к заветному месту. Туда где ждут его и таких же как он. Вася сперва держался чуть позади, затем догнал товарища, заглянул в лицо. Петя плакал.

– Тебе помочь? – Вася взялся за груз друга.

– Отвали, – Петя поднял очередную бутылку.

Отстояв очередь, успев ободрать этикетки и ополоснуть бутылки в ближайшей луже, бомжи получили сто рублей на двоих.

– Пойдем в переход, – Петя аккуратно сложил деньги в мешочек, завязал его веревкой и повесил на шею.

Жизнь на улице кипела. Лоточники на перебой призывали покупать чебуреки и домашние пельмени. Цыгане предлагали губные помады и трусы. Изюминку вносила группа поддержки хари-кришны. В цветастых нарядах, бубнах и колокольчиках, они шли по тратуару, изрыгая какафонию и повторяя лишь одну фразу.

– Хари кришна…харри хари… хари кришна…

Народ смотрел им вслед, некоторые улыбались как в цирке, дети пристраивались рядом, пытаясь притоптывать и прихлопывать в такт. Возле перехода Петя, увидел конкурента. Взъерошенный и грязный, с вываленными наружу опухшими конечностями, он сидел и ждал денег в кепку.

– Стой здесь, – Петя повернулся к Васе, – и не дергайся.

Сунув руки в карманы, он стал лениво спускаться по ступеням. Остановившись напротив сидящего, он поднял кепку, медленно сунул ее сидевшему под рубаху. Несколько монет упали и покатились забиваясь в щели.

– Сегодня мой день, – сказал Петя, – слышишь гнида?

– Да я чего! – мужчина подскочил, – я ни чего…думал сегодня вторник.

– Уходи, – Петя толкнул наглеца вниз, – еще раз увижу, убью.

– Ухожу, ухожу…, – мужчина исчез среди пешеходов.

Поставив на освободившееся место компаньона, сам Петя пошел на другую сторону. Рабочий день продолжался. Вася сидел, отгонял назойливых мух, благодарил за брошенную в ладонь монету и смотрел на людей. Все куда-то спешили, почти бежали. Время шло. Подошедшему милиционеру, как предупредил Петя. Василий дал двадцать рублей. Тот угрюмо взял деньги, ссыпал в карман и ушел не поблагодарив. Через час подошел Петя.

– Нормально? – спросил он товарища.

– Рублей тридцать, – утирая нос ответил тот.

– Нормально, пошли чего покажу.

В переходе, рядом с театральной кассой, стояло пять молодых людей. В белых рубашках, в глаженных до стрелок брюках, с рюкзаками за спиной и листами бумаги перед носом. Перед ними гусиным шагом, ходила толстая женщина. Несколько раз щелкнув пальцами, она махнула рукой. Хор, а это оказывается был хор, держащий перед собой ноты, стал нудно выводить что-то экзотермическое. Женщина махала руками как заправский дирижер, иногда поворачивалась к публике и показывала зубы. Пропев одну песню, она стала раздавать присутствующим бумажные книжечки. Вася протянул руку, но женщина проигнорировав его жест, вложила приглашение в церковь мормонов в чистую ладонь.

– Ты песни знаешь? – спросил Петя.

– Не особо, – Вася почесал бодбородок, – в лесу родилась елочка – помню.

– Надо будет выучить пару, – Петя толкнул друга к выходу, – музыканты здесь неплохо зарабатывают.

Выйдя на поверхность, напугав молоденькую девушку, своим экстравагантным видом, Петя и Вася пошли кушать. Сейчас сложно умереть с голоду, если действительно хочется кушать. Пищу выбрасывают, ею кормят котов и голубей. Если вы не поленитесь, и из спортивного интереса загляните в ближайшую урону, то наверняка увидите свое любимое лакомство, слегка покусанное, послюнявленное. Вы можете возмутится, как же так! Что бы я питался из мусорки! Позвольте не поверить в Вашу искренность. Если в урне будут лежать золотые часы, или пусть даже колечко, или сережка, неужели вы не пересилите свою брезгливость? То-то и оно. Вся разница в шкале оценки. Петя и Вася, шли скорым шагом. Точнее Вася торопился за Петей. Тот шел, как маркиз по залу, зная куда, зная за чем. Собака, чистенькая и вычесанная, на поводке и с бантиком на голове, залилась лаем, пытаясь вцепиться в брючину Пети.

– Фу, Фабиан фу, – хозяйка, буржуа, по собственному мнению, судорожно отдернула песика от представителя дна, – напугали маленького, ходят тут всякие.

Песик ловко заскочил на руки, подставляя губы для хозяйского поцелуя, и писая одновременно на кофту.

– Ничего мальчик, – целуя его носик, проворковала тетенька, – не волнуйся, мамочка постирает.

Открыв шкаф, Михаил Антонович, задумался. Его глаза прошлись вдоль висящих пиджаков. Следом пробежали пальцы. Сняв новый, коричневый, доставшийся ему от располневшего соседа, Михаил Антонович покрутил его и повесил обратно. Сжав губы, он вытащил свой ветеранский пиджак. Старенький, местами зашитый, с блестящими в якорях пуговицами, с тремя рядами медалей, двумя орденами Красного знамени, и двумя полосками ранений, он придавал старику силы. Накинув его на плечи, он посмотрел в зеркало, одернул лацканы, накинул сетчатую панамку, взял тросточку и вышел из квартиры. Выйдя из подъезда, он чуть не угодил под колеса машины.

– Куда прешь старый пень, – закричал коротко стриженный молодой человек, – напялил цацки как на девятое мая.