Елена Нестерова - 10 способов убить Меня!

Вступление:

Слушать, как поёт галка!

Алтай. 1985 год

Он шёл, утопая в уже рыхлом, весеннем снегу, по бескрайней долине.

В его небесно-голубых глазах не было страха, лишь песня матери звучала в сердце, широко и печально.

Поравнявшись с пролеском, он снял снегоступы и повесил их на дерево, вдруг сгодятся кому… Новые, прочные, сам мастерил.

Посмотрев по сторонам, он быстро нашёл то, что искал.

На голых ветках сложно было не заметить верного друга. Он махнул рукой, и галка слетела прямо на плечо, аккуратно сложив большие чёрные крылья, чтобы не задеть человека. В клюве у птицы сверкнуло колечко.

Парень взял его бережно, и одобрительно улыбнувшись птице, двинулся дальше в направлении дороги.

Галка крикнула и полетела следом, прикрывая своей тенью голубоглазого юношу.

Солнце встало в зените, когда вдалеке послышался рёв автострады… Он нарастал, давая понять странной паре, что их цель – близка…

На другом конце страны, такая же птица села на форточку, и девочка улыбнулась ей, протянув ладонь с лакомством.

Ранняя весна 1964 года, затопленная деревня в слияние рек Аргута и Катуни.

Галка стояла по колено в ледяной воде, уже не чуя ног. Тот свёрток, что она так бережно несла двадцать шесть километров от райцентра Тюнгур, как-то отяжелел, и она с испугом стала разворачивать кулёк, торопливо откидывая в стороны старое больничное тряпьё, халаты, пелёнки, и ветхие узкие простыни.

Всё это, попадая в воду, проворно тонуло, и Галка наступала на эти тряпки, чтобы быть чуть выше над водой.

Когда она добралась до центра своего клада, то вскрикнула и застонала…

Ребёнок был мёртв.

Она стала вслушиваться в его дыхание, но не удержала, и выронила младенца в талую воду…

Спохватившись, ударила себя по щеке, за неловкость и, подняв младенца, положила его повыше, чтобы прибывающая вода уж больше не посмела коснуться его.

Замёрзшими руками, она набрала веток с печи, где всегда хранила сухой запас, и прямо на шестке, не отворяя заслонки, стала разводить костёр, дуя на крошечный огонёк пока он не окреп. Лишь тогда она положила ветки потолще и поднесла младенца к огню, пытаясь согреть…

С минуту, она вглядывалась в его плотно закрытые веки, но вот, они вздрогнули и первый писк разбил пространство на – до и после.

Она прижала его к груди и внутри зазвучала песня, вырываясь наружу лишь тихими завываниями, словно слова тоже замёрзли, как и её тело.

Она судорожно раздирала платье, и пуговицы звонко ударялись о стены и так же звонко о воду, где и исчезали навсегда.

Посиневшая грудь была полна молока, но ребёнок плотно сжал губки, словно в обиде, и упорно не желал есть. Молоко текло по его губам и по подбородку, и даже попадало в глаза, отчего он морщился, но… Всё безрезультатно! Ни капли не попало ему в рот.

Она билась с час, пока вода не поднялась ещё выше, и тогда она стала трясти его, поднимая над головой, чтобы пробудить в нём желание есть…

Когда она повторила попытку покормить его, младенец уже не дышал…

Она медленно сходила с ума. Крепость характера и пережитое горе, закалившее её сердце, исчезло вмиг, и её разум поплыл куда-то, возвращая в прошлое…

Май 1962 года, затопленная деревня в слияние рек Аргута и Катуни.

Суета окончилась. Дома потонули по самые окна. Те куры, коих не успели покидать в лодки да на крыши – потонули, худые и послушные козы, как рогатые корабли, плыли по деревне в корытах, на плотах и лодках, пытаясь объедать при этом мокрые ветви кустарника.

Ребятня весело галдела, зная, что занятия в школе не состоятся пока вода не сойдёт, а это, ох, как нескоро. Можно играть и веселиться до самого лета.

Дед Митяй сидел на крыше своего дома и слушал радио, оно скрипело как несмазанная дверь, но разряжало обстановку общей скорби и обречённости.

Каждый год одно и то же. Никто в сельсовете и в районе не чешется, чтобы дамбу соорудить, или деревню переселить выше по реке. Там сухо, редко когда вода стоит, и то лишь по щиколотку.

Печи дымили от сырых дров, но топились исправно, но лишь в нескольких домах, что удачно стояли на холме. Там и обитали дети, старики и мелкая живность. Взрослые же, мокрые и усталые, пытались – который год подряд, сберечь своё добро.

Галя выпросила у деда Митяя лодку, и поплыла к холму, где находился погост. Туда вода не добиралась ни разу, и на том спасибо Господу Богу.

На дне лодки лежал крошечный свёрток, и бережно взяв его на руки и лопатку подмышку, заплаканная баба побрела на холм.

Вырыв могилу возле тётки Катерины, она положила в неё свёрток, перекрестила его и себя, и забросала землёй, молча давясь слезами.

Постаяла с минуту и пошла… Хотела в лодку сесть, а та, уплыла, забыла её привязать, дурья башка. Пришлось в воду прыгать, лодку ловить, и так до деревни и идти по пояс в воде.

Раздевшись, она села на остывающую печь и поняла, что до утра уже не слезет. Силы покинули её.

А может именно из-за этой проклятой талой воды дитя померло? Может и так, что теперь гадать…

Дверь распахнулась настежь, загоняя в дом новую партию воды.

Её муж, Иван, собрал мокрые вещи в армейский чемодан и молча вышел…

Она ни слова не проронила… Пусть идёт. Прошла любовь, а может, и не было её.

До какого же края беда дойти должна? Доколе терпеть то?

Всё, и этому конец, более руки на неё не подымет, слова грубого не скажет. Пусть идёт с миром.

Галка посмотрела на иконку Богоматери, что под подушкой прятала, поцеловала её и легла спать, что бы уже не плакать на сегодня. Глаза просушить.

Спустя два года.

Откуда мужик тот взялся, неизвестно, но деревенские бабки пели в один голос, что из города, и лишь дед Митяй, уверенно утверждал, дымя Беломором, что из лесу он пришёл, по заре…

Но Галка думала, что Митяю виднее, ведь он на крыше сидит, почитай целый год, окромя зимы.

Говорил тот мужик мало и только по делу, и все словечки мудрёные, как будто из книжек. Медленно так, спокойно речь свою выписывал, словно гипнотизировал собеседника.

Когда по осени урожай собирали и в город увозили, а линия электропередач – целёхонькой была, глядели они всем селом телевизор, один единственный – КВН с линзой, в доме председателя.

Так там диктор именно так и разговаривал, монотонно и завораживающе.

Волшебные вечера получались. Делали самодельные конфеты для ребятни, бабы пироги пекли, да закуску собирали, и садились прямо на пол, и начинались – Новости.

По началу, сельчане даже дышать боялись, а потом осмелели, даже переговариваться стали.

Те осенние тёплые дни были для них самыми ласковыми в году, да самыми долгожданными. Телевизор, водочка по рюмочке, а то и по две, да солёный огурчик, и тепло внутри, благодатно! Да не от неё, не от водки, а оттого, что все вместе, что без войны.