Елена Демченко - Звездный волк. Истории отдела А

В полупустом (а у нас народу много никогда не бывает; тех, кто сам приходит, естественно) вестибюле колоритный дед, весь седой, заросший, дремучий какой-то, что-то втолковывал охраннику, держа на весу левую руку, замотанную не то в шарф, не то в шерстяной платок.

Я остановилась. Дед заметил.

– Дочка, – шагнул навстречу, но охранник перегородил путь.

– Дедуль, ну, ты же к нам не по адресу! – Хохотнул. – Пока ещё.

– А что случилось?

– Дочка, – дед юркнул под рукой нашего бритоголового цербера. – Не принимают меня в клинике. Говорят…, – махнул здоровой ладошкой, – А, ну их всех! Может, вы меня примете, а?

Я заметила на платке пятна крови.

– Что это с вами??

– Я ему говорю, езжай в больницу, – вмешался охранник, – а он ни в какую! У нас же не медучреждение! И что делать прикажешь?

– Пойдёмте, – я взяла дедушку под локоть и повела к Милке. Толкнула стеклянную дверь.

– К тебе клиент.

– Н-да? – Милка кинула на нас взгляд исподлобья, продолжая что-то писать в длинном бланке. – К нам клиенты уже своим ходом приходят?

– Не остри. Помоги человеку. Садитесь вот сюда.

Усадила деда за соседний стол, под лампу.

Милка вздохнула, отложила свою писанину, подошла. Оглядела деда.

– Тонь, сделай ему крепкого сладкого чая, а то что-то бледный.

Принялась разворачивать стариковскую культю. Брезгливо затолкала платок в пластиковый пакет.

– Гос-с-поди! Кто это вас так?!

Я мельком глянула на его руку – всю в рваных кровавых полосах и отвернулась, заваривая чай в полулитровый гостевой бокал.

– Оборотник, – охотно пояснил дед. – И так ведь ушёл, проклятый. Хорошо руку не откусил! Да я сам виноват – расслабился, внимание утратил. А он тут из кустов и выметнулся! Ну, ничего, ничего! Посмотрим ещё, чья возьмёт.

Мы с Милкой переглянулись.

– Вот чай, – я поставила бокал на стол с лампой. – Пойду, пожалуй. Работы много.

У нас привыкаешь к любому зрелищу (со временем, конечно!), однако вид сверкающих металлических лотков с иглами, пузырьки и склянки с жидкостями, шприцы и прочие медицинские атрибуты никогда не вызывали у меня ни интереса, ни восторга, поэтому постаралась ретироваться, как только отпала нужда в моей помощи.

– Благодарствую, – чинно отозвался дед, в то время как Милка колдовала над его рукой.

– Да не за что, – пожала плечами. – Я-то ничего не сделала.

– Будете в Золотом Яре, заходите в гости! Непременно заходите! Спросите Матвеича. Там меня все знают, дом покажут.

– А-а… Обязательно. Спасибо.

Прикрыла тихонько дверь. Не знаю я никакого Яра у нас в округе и, уж конечно, в гости к незнакомому странному старику не собираюсь.

В кабинете аккуратно разложила документацию, которую предстояло разобрать, потом осторожно вытащила увядший стебелёк из кома сухой земли, поставила в стакан с водой. Вдруг оживёт? Чудеса ведь случаются! На том и закончилась подготовка к последнему на неделе трудовому дню, когда, признаться, и работать не очень хочется, а мыслями уже – в предстоящей поездке. Что взять с собой, что одеть? И всё такое прочее.

Подруга потом зашла, ответствовала, что деда заштопала, ввела противостолбнячное, после чего тот и отбыл. В неизвестном направлении. Даже от денег на дорогу отказался.

А рано утром в субботу мы с изнывающей Милкой – она терпеть не может ждать, предпочитая, чтобы ждали её и утверждая, что именно так должны поступать истинные леди! – фланировали у входа в супермаркет, высматривая машину Дрошнева. Подкатил он, конечно, совсем с другой стороны. Любит человек эффекты, что поделаешь?

–Девчонки! – гаркнул радостно, выбираясь из старенького «ниссана». – Какие вы красивые!

Чмокнул меня в щёку. Милка не потерпела бы подобной фамильярности и протянула для поцелуя руку, к которой Серёга, шаркнув ножкой, чинно приложился.

– Красивые, – проворчала Милка. – Только и успела, что маникюр обновить.

Но это она так, для проформы, потому что выглядела идеально. Как всегда. При природной грации и умении носить вещи даже оранжевая жилетка дорожного рабочего на ней выглядела бы вечерним туалетом. Я в этом плане значительно проще, да и вообще мало значения придаю внешнему лоску – только в пределах необходимого.

Дрошнев забрал у нас сумки, положил в багажник, а мы тем временем втиснулись на заднее сиденье машины.

– Здорова! – незнакомый, плотного телосложения лысый парень, сидящий спереди, оглянулся, протянул руку. При этом он активно и со смаком что-то жевал. – Я Феликс.

– Эдмундович? – сощурилась Милка. Когда она так делала, становилась похожей на лису из сказки, но это же являлось признаком лёгкого презрения, что уже не давало кандидату ни единого шанса.

– Не-а, – ухмыльнулся парень. – Петрович. А чё?

Протянул початую пачку жевательной резинки.

– Будешь?

– Благодарю, – тонко улыбнулась подруга. – Не курю.

– А ты?

Я покачала головой.

– Ну, как знаете, – парень отвернулся.

– Познакомились уже? – Сергей сел за руль, включил зажигание. Мотор взрыкнул.

– Наполовину, – Феликс высыпал в рот пакет карамельных шариков, захрустел довольно. – Зато на главную.

Милка фыркнула.

* * *

Мы миновали город, пару часов ехали по шоссе, а затем свернули на просёлочную дорогу, сухую, местами даже ровную, поросшую травой и цветами по обочинам и посередине, между полосами земли, укатанными автомобильными шинами.

– Где это мы? Что за глушь?!

– Скоро приедем, Людмилочка, – заверил Дрошнев. – Местечко – просто супер!

– Долго, – проворчала Милка. Вид имела слегка бледный – дорога её укачала.

– Тебе скучно? А попроси Феликса спеть. Он, знаешь, как поёт! Карузо! Паваротти!

– Да ну? – Не поверила она. – Хорошо. Пусть споёт. Если умеет.

– Вам из репертуара какой группы? Что предпочитаете? Классику? Рок? Полифонию? – радостно отозвался лысый парень. – Я ещё мента-графическую музыку люблю. Знаете, что это такое?

Мы с Милкой переглянулись.

– Только не мента-графию, – попросила я. – Что-нибудь попроще. И по-русски.

– Ага! – И запел хрипловатым баритоном. – Ла-ла-ла! Ла-ла-ла!

– Это что, по-русски?!

– А по-каковски? – Обиделся певец. – Конечно! Истинно по-русски.

– Продолжайте, маэстро, – вздохнула Милка и прикрыла глаза.

Так, под разудалую песню из серии «что вижу, о том и пою» мы какое-то время катили по ухабам и рытвинам, а затем остановились. По собственной и непреклонной воле машины. Дрошнев несколько раз тщетно пытался завести двигатель, потом вылез, буркнув что-то ругательное, полез под капот.

Полевые цветы и травы источали запах мёда и лета. Какие-то птички звонко посвистывали в листве густого кустарника. Прохладный ветерок гнал облачка по невероятно синему небу.