Аглая Бузылева - Заговор маски

Перебрав в уме все, что ему нужно было с собой взять, он встал, натянул шапку и вышел во двор. Привязав к поясу снегоступы и взяв в руки лыжи, Живко направился в сторону леса. На удивление ему никто не встретился. Со стороны главной площади доносились веселый смех и шум: молодежь развлекалась, пользуясь погожим солнечным днем.

Лесничий словно тень проскользил по улице, так и не попавшись никому на глаза, свернул на тропку между домами и направился к опушке. Перед тем как отправляться, нужно было заглянуть к матери, предупредить и посоветоваться. Однако заглядывать никуда не пришлось. Травница ждала его на границе леса, чему Живко не удивился.

– В лес решил? – спросила Всемила, едва он подошел поближе.

Живко кивнул – травница задумалась.

– Знаешь, сынок, – медленно начала она, – а ступай-ка ты в сторону ельника, только осторожнее. Не наш это лес теперь, чужой становится, все опаснее для таких, как мы.

Лесничий приподнял бровь.

– Откуда знаешь? – спросил он.

– Леший донес, – хмыкнула Всемила, и нельзя было понять, шутит она или действительно переговорила с лешим. Впрочем, в ведьмовских силах матери лесничий не сомневался, а потому оставлять ее совет без внимания не стал.

– Зайду на обратном пути, – сказал он, надевая лыжи.

– В добрый путь, – кивнула Всемила. – Да хранят тебя боги!

Живко кивнул в ответ, оттолкнулся палками и вскоре скрылся за деревьями. Фигура травницы еще некоторое время виднелась, но вскоре окончательно исчезла за голыми стволами берез.

Живко двигался быстро, не думая, куда стать ногой или ткнуть палкой. Годы, прожитые возле леса, помогали ему передвигаться незаметно. Никакой деревенский, а уж тем более городской житель не смог бы так пройти по лесу, как он, – не оставив ни единого следа. Как всегда углубившись в чащу, Живко словно задышал по-другому. Дар в их семье всегда передавался по женской линии, однако не смотря на это он, не будучи травником, все равно чувствовал лес, каждую травинку, каждое дерево. Может быть, это все было лишь в его голове, но Живко всегда ощущал, что, входя в лес, он становился с ним единым целым.

Углубившись в чащу, он, прислушиваясь к только одному ему ведомым звукам, направился в сторону границы.

Глава 7

День стал понемногу клониться к вечеру, а Остромир и Горислава все бродили и бродили по деревне, говорили и не могли наговориться. Остромир все чаще любовался Гориславой в открытую и уже не отнимал своей руки от ее.

А Горислава уже не стеснялась его, не прятала взгляд и не краснела. Девушка наслаждалась его комплиментами и сияла от счастья. Сначала она еще горделиво вздергивала подбородок, когда кто-то встречался на их пути, но постепенно забыла обо всем и смотрела, смотрела и не могла насмотреться на его улыбку, добрые яркие глаза, и ей казалось, что на свете нет ничего прекраснее и что самый счастливый миг ее жизни – вот этот самый. А что дальше будет – неважно. Она сжимала его руку, и чувствовала, что та птица, что забилась внутри нее в снежной крепости, растет и расправляет крылья, и так ей было от этого тепло и хорошо, так горячо становилось на морозе, что она расстегнула ворот полушубка, из-под которого заалели коралловые бусы, о которых она и думать забыла.

Наконец Остромир спохватился о времени и повел Гориславу домой.

– А завтра согласишься еще со мной погулять? – предложил он несмело, словно все еще не веря своему счастью и опасаясь отказа.

Они уже дошли до конца улицы, за углом должен был показаться учительский дом. Оба не сговариваясь остановились, чтобы попрощаться там, где их никто не мог увидеть.

– Конечно, – без тени кокетства ответила Горислава, сжимая обе его ладони, чувствуя кожу его рук через его и свои рукавицы.

– Я зайду к вам утром, – обрадованно сказал Остромир. Он чуть покраснел и добавил. – Спасибо тебе, Гориславушка, за этот день.

Он помедлил и, решившись и не спрашивая позволения, наклонил голову и прикоснулся губами к щечке девушки.

Кровь забурлила в ее венах, в голове зашумело. Ей было так жарко, что она бы с удовольствием скинула полушубок, если бы не боялась показаться кузнецу нескромной.

– О, – вдруг спохватилась Горислава, – мы же завтра на ярмарку в город едем! Совсем забыла! Завтра не приходи… А на другой день придешь? – она улыбнулась ему, не сводя с него глаз, – придешь, Остромир?

– Приду! – жарко выдохнул кузнец. – Когда скажешь – тогда и приду, Гориславушка. – Он смотрел на нее, не отводя взгляда, словно решаясь сделать что-то, на что никак не мог отважиться. Остромир стянул рукавицу со своей руки и, помедлив, снял варежку с ладошки Гориславы. Он взял девушку за тонкие пальчики, словно желая почувствовать ее. Они стояли вплотную друг к другу, девушка не отступала ни на шаг, и Остромир решился. Медленно он наклонил голову, готовый в каждый момент отшатнуться, однако надеясь на то, что Горислава поняла его и позволит ему сделать то, что он задумал. Она так и не пошевелилась, и тогда Остромир наконец прикоснулся своими губами к ее.

Голова Гориславы закружилась. Она вдруг перестала замечать землю под ногами, сами ноги, все свое тело. Птица, бившаяся внутри, словно распростерла крылья и ринулась наружу, и Горислава ощутила прилив силы, которая рвалась из нее нетерпеливыми, жадными волнами, готовая снести ее, Остромира, все вокруг. Она ни о чем не думала и ничего ей не хотелось в этот момент, только разве что продолжать чувствовать его губы на своих.

Внезапно Остромир дернулся назад. Он едва слышно зашипел и дотронулся пальцами до губы.

– Гориславушка, – виновато заговорил он. – Прости меня… Я сам не знаю, что на меня нашло. Ты не бойся. Ты правильно поступила, надо защищаться. Не прогоняй только! Я клянусь, больше никогда без твоего разрешения ничего не сделаю!

В ее голове шумело, усталость разливалась по ее телу, и Горислава не сразу поняла, о чем он говорит:

– Я… – она потрясла головой, – о чем ты?

Кузнец снова дотронулся до губы, краешек которой покраснел и припух. Внезапно он нахмурился и присмотрелся к своей руке. По ладони, в том месте, где были пальцы Гориславы, когда он целовал девушку, расползлось красное пятно ожога.

Остромир поднял ошарашенный взгляд на девушку.

– Так ты… это не… – только и сумел вымолвить он.

Горислава оцепенела от страха. Она не понимала, что произошло, но знала точно: это было нечто, что нужно скрывать ото всех, как одна из ее песен. Она подняла глаза на изумленное лицо кузнеца, попыталась что-то сказать, не смогла, повернулась и бросилась бежать со всех ног, забыв про варежку, оставшуюся у него, сгорая от стыда и заливаясь слезами. У родной калитки она вдруг осознала, что вопросов не избежать, а она не могла сейчас на них отвечать, это было бы просто невыносимо. Она повернулась и стремглав понеслась дальше по дороге. И хотя сердце ее готово было выскочить из груди, она не останавливалась и не сбавила шагу ни на секунду, пока не добежала до домика на окраине леса. Окна горели ярко, радушно приглашая войти. Горислава влетела в избу, захлопнула дверь и в изнеможении опустилась на пол, все еще держась за дверную ручку и горько рыдая.