Жанна Светлова - Крис – камень, меняющий судьбу

Кое-как приготовив завтрак и собрав дочь на работу, я выпроводила ее и, наконец-то, забралась в шкаф. Вытащила тряпку, а камня нет. У меня затряслись руки, и сердце провалилось в желудок. Вернулась в квартиру, приняла успокоительное, выпила чая и вновь возобновила поиски, в ходе которых я выгребла из шкафа весь старый хлам и стала его вытаскивать на помойку. Камень обнаружился в старой туфле. Наконец, спустя два часа, еле дыша, я уселась на балконе и взяла в руки камень. Он был холодным и какого-то молочно-белого цвета. Исчезла прозрачность. Господи! Да что же это такое? Неужели моя волшебная находка утратила свои качества. А мне нужно срочно узнать, что же происходит с Олегом. Но камень, казалось, умер, и я в скорби положила его на балконном столике под лучи солнца, а сама решила отвлечься при помощи детектива одной из современных писательниц. Единственным бесспорным достоинством сего шедевра было полное отсутствие мысли. На какое-то время я забыла о камне, успокоилась и пошла готовить обед. Но перед выходом из дома на работу я все-таки заглянула на балкон. Камень сиял золотистым светом. Я взяла его в руки, он был теплым и очень приятным на ощупь. Мне показалось, что он источал энергию любви, силы, здоровья и счастья. В порыве радости, я поцеловала его.

– Как хорошо, что ты жив, – сказала я. – Ты замечательный, жаль только, что молчишь все время. А еще хорошо было бы, если бы ты мог исполнять желания. Вот взял бы и перенес меня куда-нибудь прямо сейчас. В Париж, например.

Камень стал таким горячим, что я даже побоялась обжечься и хотела положить его обратно на стол, но мою руку как будто свело судорогой, и я не могла ее разжать. Я села на табуретку, закрыла глаза и постаралась расслабиться. В следующую минуту я ощутила такой сильный порыв ветра, что, мне показалось, он способен снести балкон. Но ветер стих также молниеносно, как и подул.

Я открыла глаза и чуть не умерла от ужаса – вокруг меня была совершенно незнакомая обстановка, скорее всего, номер какой-то гостиницы. Я подошла к окну и не поверила своим глазам. Напротив была площадь Согласия (Конкорд), за которой виднелся купол Собора Инвалидов. Этого не может быть! Глупый камень! У меня же занятия, что будет, если я их сорву? Строгий выговор! В нашей Академии у каждой аудитории дежурит методист, и даже опоздание на 5 минут вызывает неодобрение руководства. Любое нарушение фиксируется, и теперь выговор мне обеспечен. В следующую минуту еще больший ужас овладел мной: я без загранпаспорта, без валюты. Как я теперь отсюда выберусь? Я по-прежнему сжимала в руках камень, который был все так же горяч, и мне стало казаться, что он вот-вот сожжет мне руку.

Подойдя к двери, я решительно открыла ее и вышла в холл. Там маячил не то охранник, не то кто-то из обслуги. Пробормотав ему «бонжур», я спустилась вниз.

Поскольку я вышла на балкон к камню, когда уже собралась на работу, то у меня на плече висела сумка, да и одета я была вполне приемлемо. Какой-то мужчина лет пятидесяти улыбнулся мне и не чистейшем русском языке спросил, давно ли я приехала и откуда?

Я ответила, что прибыла из Москвы только что.

– Вы без группы? – спросил он.

– Да, я одна, – ответила я и хотела уже пройти, когда незнакомец дружелюбно улыбнулся мне и сообщил, что он тоже один, поэтому приглашает меня в ресторан гостиницы на чашечку кофе или бокал вина.

«Соскучился по землякам, несчастный», – с иронией подумала я.

Мне хотелось объяснить ему, что я попала сюда совершенно случайно, что очень спешу на занятия в Академию, но слова буквально застряли у меня в горле. Я мгновенно представила себе, что после подобных заявлений меня тут же примут за сумасшедшую, и смиренно пошла к ресторану за своим спутником.

Из головы не уходила одна и та же мысль: что мне делать, к кому обратиться, как объяснить происшедшее, чтобы меня не сочли умалишенной, и, главное, – как очутиться дома?

Сжимавшая кристалл рука вдруг ослабла, и я чуть не выронила его. Поэтому быстро сунула камень в сумку и решила сориентироваться на месте.

Мой незнакомец провел меня в зал, предложил выбрать столик, тем более что в зале была всего одна пара. Зал поражал великолепием и какой-то невероятной изысканностью.

Я двинулась к столику у окна. Вид из него открывался тот же, что и из номера. Внизу шумела площадь, впереди виднелся собор, справа начинались Елисейские поля, слева – заканчивалась Риволи. Я замерла в немом восторге, созерцая прекраснейший город мира.

Мой спутник прекрасно объяснялся по-французски и быстро сделал заказ подошедшему официанту. Затем он обратился ко мне и сказал:

– Давайте знакомиться. Меня зовут Ланской Станислав Модестович, к Вашим услугам. А как обращаться к Вам, шер ами?

– Меня зовут Наталья Викторовна.

– Замечательно! – чему-то очень обрадовался собеседник. – Я обожаю это имя. Наталья – Натали. Это так по-французски. У Шарля Азновура даже песня есть такая. И потом, это имя ассоциируется у меня с Натальей Гончаровой, т.е. его обладательница – всегда красавица.

– Да, – согласилась я, – не могу отрицать, что мое имя мне нравится и я очень благодарна родителям за него, Царствие им небесное. Но вот с «красавицей» Вы явно промахнулись.

– Не скромничайте, – заявил мой собеседник. Затем внимательно посмотрел на меня и очень грустно отметил, что, к сожалению, вся наша жизнь состоит из потерь и самые тяжелые из них – потеря близких и дорогих тебе людей. Он как-то даже ушел в себя, на несколько минут забыв и обо мне и обо всем на свете. «Видимо, этому человеку была известна цена таких потерь не понаслышке, – подумала я. – Надо же как он отнесся к моему вскользь сказанному упоминанию о родителях».

Я внимательно рассматривала его, воспользовавшись случаем. Он был очень приятен. Достаточно высокий, стройный (без живота, но и не худой, скорее слегка полноватый), темные с проседью волосы и глубокие черные глаза, прямой нос, губы – несколько тонковаты, но они не портили его. На нем был светлый бежевый костюм, бордовая рубашка и галстук бежевого цвета. Обувь была очень дорогой, что я отметила про себя при первом взгляде на него. И еще он пользовался очень изысканным парфюмом.

Он производил впечатление государственного чиновника высокого ранга, свободно общающегося с людьми, но умеющего при этом сохранить расстояние между собой и ими.

Несмотря на его приветливое и вежливое обращение, искреннее приглашение на завтрак, я чувствовала это расстояние между нами. В целом, он располагал к себе. Мне он уже нравился, но безо всяких далеко идущих планов, а как попутчик, с которым судьба свела в дороге. Еще совсем недавно, встретившись в вагоне с совершенно незнакомыми нам людьми, мы могли поведать им историю своей жизни. Но теперь те времена остались в прошлом.