Руслан Штерн - Призма

Но для меня все это не имеет никакого значения: в этот момент я лежу и смотрю на прибывающий поезд, чертовски напоминающий мне тот самый поезд-призрак, который на протяжении долгих лет, то казался мне игрой воображения, то вселял уверенность, в существование реинкарнации. И именно в этот момент, по цепочке начинает складываться пазл, который ведет меня к объяснению странного воспоминания. Я пытаюсь сконцентрироваться и все проанализировать, но ничего не выходит, мысли путаются, теряется грань между прошлым, настоящим и будущим. Да и пошло оно все к черту, ведь теперь, когда шансы остаться в живых с каждой секундой стремятся к нулю, разве все это может иметь хоть какое-то значение? Конечно же нет! Что может быть важнее секунды осознания смерти для уходящего из жизни человека? Ничего! В это мгновение я верю в то, что она у меня не первая и не последняя, верю в то, что это очередной этап, очередной поворот колеса Сансары. Я – луч света, а смерть – это призма. Она обрывает мою жизнь точно также, как призма преломляет луч света, для которого преломление ещё не конец, ведь он появляется снова, но уже на другой стороне призмы…также как я появлюсь на другой стороне – в следующей моей жизни. Теперь я в этом уверен.

Он поступил иначе, чем поступали они – поступил

внушительно, непонятно и этим поставил себя

выше других, словом, сделал то, чего не прощают.

А.С. Грин "Алые паруса"

Муравей тянет свою ношу, что бы ни случилось. Неважно, что происходит вокруг, неважно, куда лежит его путь, он чувствует, куда надо идти. Интуиция, упрямство, труд – он идет вперед, до конца.

Стеклянная пирамида, острые, как бритва, края ее стыков, холодный, мертвый блеск ее прозрачно-зеркальной поверхности. Муравей делает первый шаг – теперь для него другой дороги нет. Вокруг пустота, которая давит своей бесконечностью. Бесконечность пугает, но не муравья. Он скользит по стеклянному треугольнику, переваливается через острые края, калеча свое тело и лапы, но все равно продолжает идти. Но куда? Вокруг пустота и треугольник – больше ничего. Разворачиваться обратно? Нет. Ради чего? Нет смысла в обратном пути, он ведет в никуда. Но все же, куда идет этот чертов муравей? Получается, что тоже в никуда! Обратного пути нет, вокруг пустота и стеклянная пирамида. А может смысла нет вообще ни в чем, ведь он пришел из ниоткуда и идет в никуда, и тут важно только одно – расстояние из пункта А в пункт Б, больше ничего. Ведь что такое точки А и Б? Это конец, начало, начало конца, или что это? Мы привыкли обозначать, мы обозначаем всё, и нам нужны итоги, результаты, конечные точки. Пока мы к ним стремимся, что происходит вокруг? Все превращается в пустоту, и ты остаешься один на один со своей целью, торопясь к итогу. Но что дальше? Муравей об этом не думает, он просто идет. Вдруг рядом, совсем близко, показался луч, который попал на одну сторону треугольника, а оказался на другой. После преломления, на другой стороне, луч стал уже не монохромной частицей света, которая вошла в призму, а целой радугой.

В этот момент, после многочисленных испытаний, выпавших на долю муравья во время пути, муравей наконец понял, что вот он – итог, конечная точка! Путь был проделан не зря. Сделав несколько коротких, но быстрых муравьиных шажков, он вступил в луч света, точно зная, что в следующий момент он станет радугой. Но этого не случилось. Луч солнца, проходящий через призму, раскалил точку входа до очень высокой температуры, и муравей сгорел. Он просто тупо сгорел. Что осталось после него? Пустота, бесконечность и призма…

Дзыыыыыньььь.

– Что за бред!

С этими словами соскочил с кровати Виктор Михайлович, пытаясь отключить будильник и прийти в себя.

– Опять этот долбаный муравей! Ну, сколько можно, черт бы его побрал! Ну, сколько можно!

Последнее время его очень беспокоил сон про муравья, который сгорает на стеклянной призме и растворяется в вечности. В нем он видел отражение своей жизни. Всю жизнь он знал, чего от нее хочет, и шел по четкому плану, не отклоняясь от курса. Но внезапная смерть любимой жены в октябре 1988 года, наступившая так неожиданно, что в это было невозможно поверить и трудно смириться, перевернула его внутренний мир навсегда. Прошло почти два года после ее смерти, но он все никак не мог прийти в себя и искал смысл дальнейшего существования. Именно так – существования, а не жизни. Он любил свою жену больше, чем себя, больше, чем кого бы то ни было. Покинув этот мир, она забрала с собой все его светлые мечты и все живое, что было в нем, оставив лишь горечь утраты. Его перестала интересовать работа, не приносили радости прогулки по любимому городу, его бесил весь мир… Но смысл жизни определенно был, и видел он его в двухлетнем сыне, который жил в основном у бабушки, в связи с командировками и постоянными перелетами Виктора. Его жена была сиротой, поэтому бабушка была только одна – его мама.

Маму Виктора Михайловича звали Ирина Сергеевна Толмацкая. Она родилась зимой 1932 года. Работала всю свою молодость стюардессой в международном аэропорту Риги, затем, когда артрит, возникший вследствие постоянных перегрузок, не позволил больше летать, устроилась по блату секретарем начальника аэродрома Риги и работала на этой должности, пока не вышла на пенсию.

У нее было два сына, Виктор и Анатолий, которых она очень сильно любила. А так как мужа у нее никогда не было, а родителей забрала война, ей приходилось обеспечивать всю семью одной. По этой причине после выхода из декрета виделась с ними не так часто, как хотелось бы. Все детство они были предоставлены самим себе, учились в школе интернате №76 недалеко от дома и виделись с мамой пару раз в неделю в ее выходные.

Когда Виктору исполнилось двенадцать лет и он смог уже самостоятельно присматривать за братом, научился готовить и разумно тратить деньги на продукты, мама забрала их из интерната и без тени сомнения доверила им жить в квартире одним в ее отсутствие. Виктор повзрослел очень рано и рос надежным, серьезным юношей, чего нельзя было сказать о его брате Анатолии – тот был его полной противоположностью. Отца у них не было. Ну, нет, конечно, был – не от Святого же Духа мать их родила, но кто им был и с какого рейса – непонятно. Не то чтобы Ирина Сергеевна была распутной, нет, даже наоборот, она была очень порядочной женщиной. Она считала, что аборт – большой грех и тяжкое преступление, и, несмотря на порицание общества и косые взгляды соседей, рожала одна, не в браке, и тянула эту ношу без чьей-либо помощи.

Хрупкая, романтичная натура, она верила всем мужчинам, которые имели чувство вкуса, выглядели достойно и умели красиво ухаживать. В каждом таком мужчине она видела спутника жизни, который подарит ей сказку. Но этого не происходило, такие мужчины оказывались, как правило, либо женатыми, либо "гастролерами", которых после нескольких афер брало в разработку МВД, и участь их была предрешена.

Читать дальше