Юрген Байконур - Архив 3. Пересечения, Живец на живца

Доктор набросил простыню.

– И что экспертиза? – спросил Смагин, обращаясь к Васадзе и искоса поглядывая на медработника.

– Ускоренное разложение тканей, – неуверенно произнёс Васадзе и с надеждой посмотрел на доктора.

– Именно так, – подтвердил представитель самой гуманной профессии и нерешительно развёл руками.

Начальник УРР подошёл к доктору и твёрдо спросил:

– Вы что-то можете сказать? Есть мысли, версии?

– С такими случаями не сталкивался. Это как бы ожёг, обширный ожёг, химический ожёг…

– Кислота или что-то вроде этого? Облили, чтобы следы замести? – спросил Смагин, подошёл к столу, отбросил простыню. Но ведь не замели, материал для идентификации в наличии… Тогда какой смысл? – Закрыл труп.

– Это как бы ожёг изнутри. Словно влили… Как инъекция…

Васадзе смотрел на врача с недовольством, но видя заинтересованность Смагина в диалоге, не вмешивался.

– Хороша инъекция! – только и сказал Смагин и направился к выходу.

На свежем воздухе Васадзе достал из кармана галифе пачку папирос. Смагин покосился – «Герцеговина флор», еле заметно улыбнулся. Милиционер ловко выбил папиросу, предложил гостю.

– Стараюсь сдерживаться, – сказал Смагин. – Но по такому случаю не возражаю. – Взял папиросу, прикурил от спички, предложенной милиционером, затянулся, одобрительно кивнул.

Васадзе прикурил от той же спички, дунул на неё – затушил, покрутил в руке, посмотрел по сторонам и положил в спичечный коробок. Смагин бросил на него одобрительный взгляд, к месту вспомнив, что одной их характеристик начальника батумской милиции была названа любовь к порядку и чистоте.

– По остальным девяти какой расклад? – спросил он.

– Три тяжёлых – как тот кошмар. Это когда тело разлагается… А шесть… Из этих шести два – уличные, обычное дело, гоп-стоп. Остальные – квартирные. И как через молотилку. Многочисленные ушибы, переломы.

– То есть, общая картина. Четыре тяжёлых – с разложением. И шесть с тяжёлыми повреждениями, дикими как ты говоришь. Два обычные. Что сам думаешь?

– Не знаю, что и думать. Осмотрели всё внимательно. Какие—то случаи несвязные. У одних было, что брать. И взято. Другие с хлеба на воду. Следов нет. Сила у преступника или преступников звериная. И ловкость. Проникали в основном через окна.

– Мне б документики посмотреть. Сотрудника своего пришлю. Сотрудницу. Пусть ознакомится. С вещдоками. С трупами.

– Хорошо… – задумчиво сказал Васадзе и тут же спохватился: – Только что ж хорошего?

– Ты это о чём? – уточнил Смагин.

– Да так, о своём. Мутная история…

– Слухи поползли?

– Как без них…

– Кабинетик нам выделили?

– Как же не выделить. Помогайте. Думаю, уже можно въезжать. Надолго к нам?

– Это как получится. И насчёт передвижения по городу – не помешало бы…

Васадзе утвердительно кивнул, подумал, усмехнулся и обрисовал ситуацию:

– Я связался с руководителем «Колхидстроя» товарищем Надия. Он предлагал параконное ландо. Но нет у нас специалистов ни по пару, ни по коням. Выпросил я у него полуторку. И наша дежурная имеется.

– Лихо разворачиваетесь! Газеты хвалят.

– С гор хлынула вода. Такое творилось. Но победили стихию, – с искренней гордостью сказал Васадзе. – С такими людьми! Колхидские болота тянутся до Гурийских гор. Осушаем. Будут у нас советские субтропики.

– Будут. Всё у нас будет – и субтропики, и жизнь субтропическая, – глядя вдаль, сказал Смагин.

Глота, худой и длинный, как вяленая чехонь, с утра был в приподнятом настроении. Неприятности последних дней его не очень волновали – допущенные потери, парочка непутёвых волонтёров, укладывались в плановые допуски. Потому он не разделял паническое настроение Носаря. Последний орал, сбивался на визг, призывал мочить всех подряд, словом, слегка беспредельничал.

Глота налил ему сто пятьдесят виски и толкнул стакан по лакированной поверхности стола. Ёмкость замерла в намеченной точке. Носарь на мгновенье прервал свой пылкий монолог, машинально схватил предложенный стакан, залпом выпил. Приятное тепло быстро прошлось тёплой мягкой кисточкой по воспалённым мозгам и затем сползло к ногам. Носарь замолчал, переключился и в очередной раз мысленно похвалил демонические способности шефа.

Глота понимал, что рано или поздно сыскари выйдут и на товарный коридор, и на перевалочную базу – ничто не вечно под Луной. Но чуйка подсказывала, что скорее поздно, чем рано, и потому запасной вариант, опробованный, но не задействованный, надо держать в готовности, но в полной мере не размораживать. Он подошёл к окну и повернулся к Носарю спиной. Подельник понял знак хозяина и, сожалея о своей излишней горячности, неуклюже расшаркался и пошёл к выходу из кабинета. У двери он остановился, осознавая незавершённость ситуации.

– Ждём. Прояснится – начнём, – тихо сказал Глота, не оборачиваясь.

Носарь тупо кивнул и вышел.

Глота не намерен был нервничать с утра – давление, капилляры, тромбы там всякие – и поэтому заставил себя перенести внимание на светлое. Получилось. Вчера на презентации благотворительного фонда возле него крутилась весьма привлекательная женская фигурка. Обаяшечка порхала, разбрасывала улыбки, несколько из них достались всемогущему Глоте. Надо навести справки, подумал он…

Взрыв был слышан и виден издалека. Мягкий мощный хлопок, краткая тишина и затем – крики, шум, паника. Движение на улице застопорилось. Окна офиса вынесло, из них тянулся на улицу лёгкий едкий дымок. Прохожие не пострадали, если не считать случаев различной степени испуга.

Тем утром я пытался связаться с пропавшим, тогда ещё ненадолго, Иваном и договориться о встрече. Он мне ответил невразумительно, дал понять, что чрезвычайно занят. Я не поверил, но не стал оспаривать право приятеля на одиночество. В тот момент я чётко расслышал явно не мне адресованную фразу: «А это ещё что за произведение?» – и решил, что мой друг осчастливил своим присутствием художественную выставку, возможно даже, в компании с Глебом и Машкой.

Я тогда ошибся. Иван, находившийся со своими новоявленными коллегами в офисе Глоты. Он аккуратно перешагнул через упавшую на пол и чудом уцелевшую роскошную настольную лампу и приблизился к нарисованному на полу силуэту – погибшего уже унесли. У силуэта не хватало головы. Вот этот момент он и произнёс свою сакраментальную фразу, обращаясь к Степану Волошину. Тот пожал плечами и отчеканил:

– Снесло напрочь! Отботался…

– Ясное дело, – сказал Иван, понимая, что ничего не ясно, и принял к сведению очевидный факт – правая рука раскинувшегося на полу силуэта была явно укороченной.

И в этот раз Иван не был обязан присутствовать на месте преступления, но его по-прежнему интересовали детали. Иван прошёлся по комнате, осмотрелся, не стал даже в душе корчить из себя эксперта, ограничился личными впечатлениями. Голова была забита мрачными мыслями.