Надежда Мамаева - Ловец

– Ничего не хочешь рассказать? – вкрадчиво спросила Фло.

Я молча уставилась на снимок. Мысли метались, словно стая воронья, бестолково и чаще сбивая друг друга, чем помогая. Пауза затягивалась.

Фло села напротив меня, подперла подбородок рукой и задумчиво протянула:

– Вот бывают же люди. Вроде хочешь с ними поговорить, заглядываешь в глаза. А у них такой взгляд: свет горит, а дома никого нет…

Начни она жестко, с нажимом, возможно, я бы и закрылась, ушла в себя, ощетинившись иголками односложных реплик. А тут почувствовала: эта старуха меня поймет и не осудит. Может, даже от души отругает, но не осудит.

Я выдохнула, словно шагнула с моста в реку:

– Ладно, все, что ни делается – к лучшему. Правда, не всегда к моему лучшему, но да ладно…

Сегодня я определенно много рассказывала. Сначала мессиру, теперь вот Фло. И последней – без утайки. Она лишь качала головой, тяжело вздыхала, а когда я закончила, вынесла вердикт:

– Глупая, как есть, глупая. Только глупость твоя от материнской дури, – она прищурилась. – Послушай совета старухи: не ходи пока ни к кому. Ни к этому Карлосу твоему, ни к ловцам. Осмотрись чуток. Второго шанса тебе Престололикий может и не дать. А если мужа хочешь наказать, то сейчас у тебя силенок маловато. Он тебя опять вокруг пальца обведет. Месть отстояться должна, созреть, как вино, чтобы крепкой быть, таять на языке, казаться приятной на вкус и сбивать с ног одним ударом. А сейчас ты, как кипящая на плите кастрюля с компотом: все внутри клокочет, но скорее сама себя обожжешь, чем кому – то достойно отомстить сумеешь.

Эта речь старухи заставила меня по – новому на нее взглянуть. Через что должна была она пройти в свое время, чтобы так хорошо разбираться в этой самой мести?

Фло же, не подозревая о моих мыслях, продолжила:

– А пока – оставайся у меня, сколько надо. Мы люди простые, нам до миллионов и интриг дела нет. А что до мисс Хлои, я эту леди не знаю, пусть и для всех она пока будет умершей. Фло же знакома лишь с непутевой Шенни.

Она уже хотела уходить, когда в коридоре послышались звонкие мальчишеские голоса и металлический грохот.

– О, сорванцы вернулись. Ну, я им сейчас задам! Сказано же было, к полночи дома быть, а они… Ух! – Она воинственно потрясла кулаком, Но, прежде чем уйти, подхватила газету со словами: – Сожгу в печи от любопытных глаз.

У меня же эти самые глаза слипались. Я на одном лишь упрямстве добралась до постели и заснула. Возня и возмущённые возгласы близнецов, что – то убедительно говоривших про «совсем новую тачку, доставшуюся им ну совершенно бесплатно», я уже слышала сквозь вату сна.

Утро началось рано, с побудки Фло. Близнецы еще мирно дремали, когда хозяйка растолкала меня. Вручив полотенце и мыло, старуха указала путь в общую ванную комнату умываться, а когда я вернулась на кухню, ополоснув лицо стылой водой, торжественно вручила мне бидон и заявила, что мы пойдем за молоком и яйцами. Сама она держала в руках корзину.

Когда мы с Фло отправились за едой, дом еще спал. Впрочем, когда вернулись – тоже. Хозяйка захлопотала на кухне, бренча здоровенной сковородой.

Спустя пару минут в дверях показалось заспанное бородатое лицо. Лицо неопределенно хмыкнуло, повело носом и вопросило:

– Утро! А есть что поесть?

– Доброе, – сварливо ответила Фло, – Храт, будет работать котел, будет и еда.

Мужик понимающе хмыкнул и, почесав пятерней косматую бороду, изрек:

– Так ключей-то от подвалу у меня нету, – развел руками визитер.

– Беда с тобой, – Фло вытерла руки тряпкой. – Пошли, открою. А то от мальцов попробуй не закрыть дверь. Вмиг ведь полезут и что-нибудь да открутят…

Причитая себе под нос, старуха уже было вышла из кухни, когда из-за закрытой двери донеслось:

– Шенни, яичницу пока пожарь. Десяток яиц на всех хватит.

Я осталась на кухне одна. Нет, не так. На кухне остались я и яйца. То, что из них получается вкусная яичница – знала на практике. А вот «как?» – лишь в теории. Дома мне ни разу не доводилось готовить. Но все случается в жизни когда-то в первый раз. В моей вот – яичница. Первая. В двадцать один год.

Сначала я растерялась, как и всякий человек, которому предстояло совершить что-то новое, доселе неизведанное и крайне сложное. Но потом пришла решимость: если я хочу справиться с Грегом, то эта безднова яичница уж всяко не сложнее. Я с самым суровым видом подошла к корзине.

«Так, яйца есть», – рассуждала я про себя, разглядывая содержимое плетенки. Второй мыслью было то, что их надо пожарить. Обоняние тут же уловило прогорклый дух, который витал по кухне. Его источник – чугунная массивная сковорода с чапельником вместо ручки – уже стоял на горящем примусе и шкворчал маслом.

Для того, чтобы подбодрить себя, я с интонацией главнокомандующего, что выступает перед войском, произнесла вслух:

– Я хочу яичницу. Я могу яичницу. Я буду ее созидать.

Не знаю, впечатлилась ли будущая глазунья, но я, полная решимости, взяла первое яйцо. Обычно мне доводилось бить уже сваренный вкрутую продукт, поскольку гоголь-моголь моя матушка не признавала в принципе. Несмело стукнув острым концом о чугунный край, я поняла, что разбивать его все же стоит как – то иначе, поскольку содержимое потекло тонкой соплей. Последняя, впрочем, едва достигнув сковородки, начала мутнеть и белеть, подсказав, что я все же на верном пути.

Я перевернула яйцо и начала вытрясать его содержимое на манер соли из солонки. При этом старалась, чтобы мелкая скорлупа не попала в готовящееся блюдо. Попеременно мне это все же удавалось.

Сковородка недовольно брызгала маслом, мстя мне за надругательство над ценным продуктом, но я, как боец невидимого фронта, крепилась и лишь стискивала зубы.

Во второй заход я решила тюкнуть яйцо вдоль. Не сказать, чтобы результат меня сильно порадовал: ударила я от души. Но маска из желтка на лицо, говорят, очень полезна и питательна. Этим и утешилась.

Вытерев щеки полотенцем, я, как истинный ученый, решила: раз эксперимент с продольным сечением оказался неудачен, значит, должно повезти с поперечным. Не сразу, методом проб и ошибок, на шестом яйце я постигла искусство ровного разделения скорлупы пополам без глобальных последствий.

Когда мы с глазуньей отмучились, я глянула на дело рук своих. Оно впечатляло. Один край этого впечатления уже подгорал, второй – застыл полупрозрачным жидким студнем. И тут мне подумалось: сотворение яичницы – это очень интимный процесс, в котором участвую собственно я и яйца. Но ощущение, что в наши трепетные отношения лезет еще и кто-то третий, не покидало. И я наконец-то вспомнила: еду еще надлежит и посолить.

Обернулась в поисках солонки. Та одиноко стояла на краю стола, прямо как дерево посреди поля. Правда, в масштабах кухни роль молнии исполнила я: потянулась к посудине, но рука, познавшая, как и лицо, целебность желтка, соскользнула с фаянсового бока солонки. В результате та покачнулась, и слетевшая с нее крышка резко покатилась по полу.