Азиз Алимов - Железноцвет

У шедших впереди нас пенсионеров отламывается ручка, и их котел падает в пыль. Пенсионеры отстают от колонны, и нам в спину несется их взаимная брань. Зоя кисловато ухмыляется какой-то своей мысли. У парадной дома, который мы минуем, курят трое с автоматами. Стрелки одеты в одинаковую грубо пошитую форму – такую, какой ни в каких родах и видах войск не найдешь.

– Пели, говоришь? – не удерживаюсь я. – В твоем подразделении?

– Все время, все вместе, – отзывается Зоя. – Один заведет – и понеслась. От нечего делать, и чтобы забыться, как в трансе. После подъема, перед завтраком, в автопарке, в бане, в патруле. Перед боем. Иногда в бою. Все, что по радио давали, и вообще все, что попало. Просто отдельные строчки. Слова. Был один тип, он вообще говорить разучился, знал только уставные команды, либо просто говорил случайные фразы. Стоит молча, и вдруг говорит: “до отсечки”. Или “въеби клопа”. Или “заниженная”. Скажет – и замолкает.

– Скучаешь по ним?

– Нет.

Слишком резко. Она и сама, кажется, поняла.

– Не знаю, – поправляется Зоя, – вроде только что было, но уже как во сне. Как… как… – она замолкает.

На заполоненной ржавыми скелетами детской площадке собралась небольшая толпа, что-то происходит. Пластиковые домики и горки по большей части были растащены, но один аттракцион остался – веселенькой раскраски космический корабль. Одутловатый мужчина, вокруг которого столпились люди, стоит на коленях, просунув руку через оба носовых иллюминатора так, что его предплечье торчит с другой стороны. Мужчина смотрит на людей испугано и панибратски-подобострастно. Он одет не по погоде: в старые сандалии и майку с заплатанным символом и надписью “Республика” снизу. Две тощие женщины, вооруженные кухонными ножами, что-то плаксиво кричат стоящему на коленях, а подросток, одетый в коричневую форму на вырост, лениво и беззлобно отпихивает их прикладом. Остальные зеваки равнодушно наблюдают.

– Что это? – с непривычным мне напряжением спрашивает Зоя. – Казнь, да?

– Почему казнь, – отзываюсь я. – Просто этот деятель украл у кого-то из своего района. Ну или просто кто-то сказал, что он украл.

К кораблю подходят двое горожан. Один из них берет ладонь “деятеля” обеими руками, словно функционер, поздравляющий рабочего-ударника. Его товарищ, хорошенько размахнувшись, бьет “деятеля” березовым поленом по локтю. Наказуемый издает неожиданно тонкий, дурашливый крик. Никто из нашей толпы даже и взгляда не уделяет этой экзекуции, зато Зоя слегка вздрагивает. Теперь я смотрю только на нее. В ДШМГ она долго не прослужила, это точно, но при этом ясно, что на войне она явно не с понедельника. Кто же научил ее носить кобуру на груди?

Мы оставляем площадку позади. Оглянувшись, я вижу, как экзекутор бьет поленом еще дважды, но ничего у него не выходит. “Деятель” подвывает и скулит, но вырваться даже не пытается. Наконец, хорошенько замахнувшись, экзекутор со всего размаху опускает полено на руку наказуемого. Раздается характерный треск, и рука изгибается в неправильную сторону. Вой “деятеля” переходит в поросячий визг. Почти сразу же его отпускают, и он, с плачем и истерикой вырвавшись из рубки корабля, падает в пыль, баюкая сломанную руку. Зеваки потихоньку расходятся.

Толпа гражданских сворачивает и направляется туда, где между двумя опрокинутыми домами стоит побитая осколками водонапорная башня. Мы же идем прямо еще пару минут, пока не выходим к станции.

***

На счастье, особого беспокойства в округе не видно. Все, как всегда. Станция находится на самом краю промзоны, она – предпоследняя на линии. Дальше – стена внешнего периметра, а за стеной – уже пустошь. Чужая земля. Когда-то эта станция, громада из бетона и мрамора, тянущаяся к высотному монорельсу, была впечатляющей. Теперь ее бетон порябел, а мрамор раскрошился. Стены и лестницы станции исписаны ругательствами и странными лозунгами вперемешку с эндемичной для города наскальной живописью. Путь к станции перегорожен проволочным забором, опутанным колючкой. Толпа народу, человек в сто, наверное, трется у ворот. Публика разная; некоторые, как мы, тащат на себе битком набитые баулы. У ворот дежурят несколько вооруженных молодчиков, одетых в неладную, но крепко сшитую форму коричневого цвета. Над воротами красуется табличка с размашистой надписью: “ВЛАСТЬ СОВЕТАМ, А НЕ ПАРТИЯМ!”

– Совсем страх потеряли, – ухмыляюсь я. – Смотри внимательно, Зоя. На самом деле, ополчение Массива негласно контролирует и разбомбленный район тоже, но тут, у станции, начинается их полноправная вотчина. Будь начеку.

– Всегда.

При моем приближении горожане расступаются, морщась и сплевывая под ноги. Их неприязнь легко объяснить – мое перекошенное лицо покрыто наростами и лишаем, столь же омерзительными, сколь и фальшивыми.

– Так, давай, пошли! – командует старший коричневых, глянув на часы. Толпа гудит одобрительно и подается вперед. Усиленно работая локтями, мы с Зоей проникаем в первые ряды.

Одного человека уже пропустили – он спешит вверх по лестнице; слева от ворот молодчики обыскивают пару сумок, принадлежащих очень сомнительного вида личности в черном капюшоне.

– Фу, сука, вот ебало! – глянув на меня, морщит нос часовой. – Семен, речников принесло.

– Пораньше встанешь – побольше сделаешь, – приветливо скриплю я, сверкая железными коронками.

– Э, а где этот, который? – хмурится Семен, косолапя к нам. Крест на рукаве – значит, сержант ополчения. – Ну этот, обычно который?

– Косой, что ли? – скалюсь я. Семен неуверенно кивает. – Анемийка прижала. Оклемается – приедет.

– Ну-ну, – кивает Семен. – Показывай, че привез, речник. Нет, ты ставь, сам посмотрю. Там стой. Ты тоже, девка.

Я сразу предъявляю солдатам свой набор отмычек и мультиинструмент. Они не вызывают интереса. Семен начинает без особого энтузиазма копаться в набитых гадами баулах, а нас с Зоей проводят сквозь металлодетектор, а потом дотошно обыскивают двое в перчатках и масках. Зоя даже бровью не ведет, когда ее бесцеремонно щупают за грудь и между ног.

– Нахуй с ними связалась, девка? – бормочет сержант, копаясь в своем подсумке. – У этого небось уже отгнило все.

– Че ты знаешь, дуб? – бойко отзывается Зоя. Семен жмет плечами.

– Шла бы к нам, у нас все ладом, – развивает мысль он.

– Время – денежки, товарищ сержант, – деликатно тороплю я.

– Сфинкс тебе товарищ, речник, – хмурится он. Я прикусываю язык.

Семен извлекает из подсумка громоздкий дозиметр и, включив его, проводит сначала над одной сумкой, потом над второй. Пройдя пол сумки, дозиметр внезапно начинает трещать. Семен сразу же замирает, а потом внимательно смотрит на меня. Холодок возникает в моей груди.