Виктор Рябинин - Поцелуй Медузы

– Давайте все уберем. Я на столе приберу, пойду стаканы помою, а вы пока ложитесь.

– Щас! Считай, что я уже лег, – хотел мгновенно выпалить Сергунчик, но вместо этого, глядя в Юлины глаза, томно проворковал:

– Давайте еще немного выпьем, а потом я помогу вам убрать со стола. Вечер сегодня какой-то особенный. Мне кажется, мы встретились с вами не случайно. Я точно знаю: судьба никогда не захлопывает одну дверь, предварительно не открыв перед нами другую…

По благосклонной улыбке Сергунчик мгновенно определил: она давно уже не против упрочить знакомство, но молодецкий храп Григория Васильевича звучал для шкодницы как набат возмездия.

– Подождите меня всего одну минуту, – попросил московский Казанова и вышел в коридор.

Еще на подходе к служебному купе Сергунчик услышал голос проводницы со специфическим сильным украинско-одесским акцентом, обращенный к кому-то из подвыпивших пассажиров, решивших закрепить успех пивом:

– Вы уходите – слава богу или остаетесь – не дай бог?

Когда проводница не без усилия наконец выпроводила любителя пива восвояси и осталась одна, Козалёв театрально просунул в дверной проем свою физиономию и отвесил даме хотя и сочный, но изрядно преувеличенный комплимент насчет ее дивной фигуры и ни с чем не сравнимой доброты. В ответ та одарила Сергунчика недоуменным взглядом.

– Мужчина, и шо вы разоряетесь без копейки денег?

Козалёв тут же протянул даме двадцатидолларовую купюру, и едва зеленая бумажка ловко скрылась где-то в закромах необъятной груди маститой работницы железнодорожного транспорта, высказал свою просьбу: на пару часов ему требуется отдельное купе, и чтобы его никто там не беспокоил.

– Шоб не беспокоили, тоже денег стоит, – нахально ухмыляясь, заявила проводница и после того, как Сергунчик протянул еще одну зеленую бумажку, коротко разрешила: – Иди в девятое купе, баловник…

Два раза Сергунчику говорить было не нужно. Уже через несколько минут в девятом купе он в компании повеселевшей Юли разливал по стаканам оставшийся коньяк. В промежутках между скоропалительными тостами Сергунчик щедро высказывал восхищение красотой очаровательной собутыльницы, выбирая наиболее удачный момент для решительной атаки. И тот не заставил себя ждать.

Они уже сидели рядом, и вдруг Юля нетерпеливо шевельнула ногой. Достаточно было этого чуть заметного движения, резкого, нервного, выражавшего досаду, а быть может, призыв, чтобы Сергунчик с готовностью встрепенулся, как кавалерийский конь при звуке трубы, и, живо обернувшись, потянулся к ней. Юля слабо, для приличия, сопротивлялась, пытаясь выпрямиться, высвободиться из объятий, чуть оттолкнуть его – и, наконец, сдалась, как бы не в силах противостоять обуревавшей страсти. Аромат женского тела сводил Сергунчика с ума. Свою изящную ножку она забросила на колено Сергунчика, чем ввела его в полное искушение. По спине Козалёва пробежала знакомая дрожь. Девушка времени не теряла: одной рукой притянула его к себе и с опытной страстью поцеловала, а другой начала медленно расстегивать его рубашку. Желание и возбуждение уже захлестывали их обоих настолько, что, казалось, еще минута – и им обоим не выдержать этого тайфуна. Освободившись от рубашки, Сергунчик начал губами расстегивать пуговицы на её кофточке. Она чувствовала его невыносимо горячее дыхание сквозь легкую ткань и, как хотелось думать Козалёву, на глазах сходила с ума. Не в силах больше терпеть, Юля резким движеним сорвала блузку, отчего пуговицы еле слышно посыпались на пол.

– Все, капут! Окончательно созрела, – не без ехидства успел подумать Козалёв и приумножил старания.

Не переставая подбрасывать поленца в костер обоюдной страсти, он встал, помог подняться молодой женщине и, бесцеремонно задрав на ней юбку, усадил на шаткий столик у купейного окна. Та с готовностью помогала освободиться от лишней одежды, и вскоре на Сергунчике осталась расстегнутая рубашка и носки, а на Юле – чулки и задранная до пояса многострадальная юбка. Сергунчик бесцеремонно раздвинул ноги девушки, обеими руками ухватил ее за крутые бедра и подался вперед…

Интимная близость взаимно удваивает и ощущения, и их восприятие. По этой причине Сергунчик и Юля, когда уже в сладкой истоме после бурного оргазма нежились сладкими его переживаниями, разом вздрогнули от резкого стука в дверь купе. Кто-то нахальный и грубый требовал немедленно появиться на свет божий, если, как было сказано, находящиеся внутри не желают познакомиться с милицейским патрулем. Юля с тревогой посмотрела на кавалера, а тот с досады только и выпалил:

– Вот сука, решила еще денег срубить…

Быстро одевшись, Козалёв вышел в тамбур. Сально улыбаясь, на него нахально глядели лукавые глаза вышеупомянутой «суки». Сергунчик с полным правом возмутился:

– Послушайте, мадам, я вам уже отстегнул сорок баксов…

– Да шо вы уже так прибедняетесь! – принялась требовать дополнительные дивиденды нахальная тетка. – Сорок баксов, шоб тихонько… А вы стонали, як две гагары. Цельный вагон в экстазе…

Сергунчик понял, что, когда Бог раздавал совесть, эта дамочка, по всей видимости, была в рейсе, и молча протянул блюстительнице нравов и ушей спящих вверенных ей пассажиров пятьдесят долларов. Та с чувством хорошо проделанной работы удалилась.

Хотя на женщин Козалёв денег не жалел, аналитический склад ума сам собой заставил подытожить: шалость с попутчицей обошлась ему в 90 заморских денежных единиц. Но эти расчеты оказались не совсем точны: деньги деньгами, но Юля привнесла в жизнь Сергунчика целую кучу неожиданностей, первая из которых обнаружилась сразу же по прибытии в Минск. Едва Козалёв шустро пожелал своим попутчикам удачных дел в столице Беларуси и намылился слинять, как, вмиг став серьезным, Григорий Васильевич тихо напомнил, что у Сергунчика тут очень важное дело и если он, говнюк, пожелает соскочить и завалит мероприятие, то его попросту ликвидируют.

Сергунчик оторопел, сразу сообразив, что вчера он пировал и забавлялся с тем, кто приставлен контролировать все его шаги в этой злополучной командировке. Козалев интуитивно бросил взгляд, ищущий как минимум сочувствия, на молодую женщину. Еще теплилась надежда: может, это ошибка, а охочая до дорожного секса Юлечка тут ни при чем. Но молодая женщина вдруг хищно улыбнулась и, приоткрыв сумочку, будто невзначай продемонстрировала ночному любовничку ствол «макарова» с глушителем, прикрытый с иезуитским юмором знакомой блузкой без пуговиц. От неожиданности Сергунчик едва не намочил в штаны, а Юля в тон своему патрону проворковала:

– Милый, с огромной любовью тебя пристрелю я…

Втроем, как завзятые дружбаны, они сошли на перрон. Впереди – Григорий Васильевич с подкупающей свойской улыбкой на лице. За ним опростоволосившийся Козалев. Замыкала шествие Юлечка. Проходя мимо шельмоватой проводницы, Сергунчик не сдержался и в сердцах выпалил: