Макс Фрай - Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля

- Так вот же, вот оно, заинтересованное лицо! - запальчиво перебил дядюшкин рассказ Евгений Андреевич. - "Qui prodest" - "Ищи, кому выгодно", так ведь еще в Древнем Риме говорили. А кому же выгодней было исчезновение племянника, чем этому пьянице?!

Отец Анатолий хмыкнул, пододвинул чашку на блюдце под краник самовара и пустил в нее струю кипятку.

- Торопыга ты, Женюра, ох торопыга, - укоризненно покачал он головой, - давно я в тебе это замечал! Не дознавши порядком дела, враз рубишь. А ведь Семен-то к тому времени, как Александр исчез, усоп уже, от печеночной вроде как хвори. Аккурат на девятый день в церковь они собирались за упокой души помолиться, свечу поставить, нищим на помин подать - для того из дому-то и вышли.

Да... Чудная новенькая версия лопнула мыльным пузырем, однако университетский выпускник отчаиваться по сему поводу не собирался.

- Ну ладно, умер - и земля ему пухом! Ты же мне не про него, а про сестру рассказать собирался.

- А что сестра? Девица тихая, боязливая. Она пяти недель от роду ослепла, так нашим врачам Малинниковы не доверили, по теткиному наущению в Акмолинск повезли, к глазному доктору. Она ж сама в Акмолинске живет, Станислава-то...

- И правильно, что не доверили! - вновь встряла тетка. - Гарнизонному лекарю только лошадей пользовать да солдат, когда с каши животом маются, а штатский-то врач, хоть и диплом у него на стенке, совсем уж старый был, два лекарства признавал - валерьяну и салицилову кислоту. Дескать, может, и не поможет, а все не навредит!

- И что акмолинский доктор? - не сдавался Евгений.

- Сказал, мол, мозговая это слепота. Сами глаза, значит, целые, а нерв какой-то воспалился или что... Ну да всяко не понимаю я, - развел ладонями поп. - Так она, бедная, в дому и сидела, на улицу - ни ногой. Я уж заходил к ней несколько раз, беседовал, мне об убогих печься сан велит. Сидит, то бусы нижет, то подушку на ощупь шьет, лицо вуалькой занавешено.

- И правильно! - перебила попадья. - Слепым-то в глаза ох как неприятно глядеть: пустой взгляд, бессмысленный, блуждает как ни попадя. Вот, помню, был у нас столяр...

- Я ее спрашиваю, что ж ты к обедне никогда не придешь, - громче загудел отец Анатолий, перекрывая густым басом голос жены. - Помолилась бы Господу - глядишь, и послал бы он тебе исцеление. А она: нет, батюшка, не могу. Боюсь, говорит, людей, и злобы их боюсь, и сочувствия... Я уж, дескать, здесь помолюсь, Господь, он всюду услышит...

- И то сказать, тряслась над детьми Ванда, особливо с тех пор, как Дмитрий Алексеевич помер, - прорезалась ничуть не смутившаяся вынужденной паузой тетка Валентина. - Не то что дочку увечную, сына со двора редко выпускала. Даже в гимназию не отдала, на дом учителя-то ходили. А уж за год до того как сгинуть, он разом все экзамены сдал, как там они говорили... екс... екс...

- Экстерном, - нетерпеливо подсказал Евгений Андреевич. - Так, значит, не выходила дочка Малинникова на улицу?

- Нет. Все-то время в комнатах, не прогуляется, воздуху не вдохнет, и неотлучно при ней киргизка эта, которую они перед тем, как ей ослепнуть, подобрали.

- Та самая Алтын, что у них в кухарках?

- Она, она, и кухарка, и горничная, даже за кучера с ними ездила: не любят Малинниковы чужих в доме. А Алтын - та преданная, добро крепко помнит.

- Зима тогда лютая была, - принялась рассказывать попадья, - а летось у киргизов мор случился, почитай, весь скот полег. Голодали сильно, кто-то вот и в города за куском хлеба забредал. Алтын-то Ванда прямо у себя на пороге нашла: тощая, одежонка худая, а в руках - сверток, в тряпки замотанный. Не бросила помирать, в кухню привела, обогрела, накормила. В уборщицы ее по первости взяла. А на другой день выяснилось, что в свертке-то у киргизки - мертвый младенчик. То ли от голода помер, то ли дорогой померз. Так Ванда ему и похороны справила, сама к нам пришла, дескать, крещеный ребенок, на христианском бы кладбище его положить... И то - одна мать горе другой всегда поймет!

- В Илийске будто Алтын его крестила, - неуверенно передернул плечами священник. - Не поеду ж я проверять! Кто его знает, может, и сама Ванда ему крестик из жалости повесила. Ну да все одно - дитя безгрешное...

И дальше заговорили уж вовсе о другом. Впрочем, Воздвиженский в расспросах упорствовать более не стал, ясно было, что от дяди вряд ли удастся услышать еще что-нибудь полезное.

На следующий день Евгений Андреевич в горы не пошел, а, все еще находясь под очарованием загадочного дела, направился прямиком в полицейское управление.

- А, господин дипломированный адвокат? Здравствуйте, здравствуйте, присаживайтесь, - добродушно, но не без иронии приветствовал его Остомыслов. - Ну как, поговорили с дядюшкой?

Евгений пожал протянутую ему руку и сел на жесткий казенный стул.

- Поговорил, а как же. Наслушался с три короба: и про деда-самодура, и про дядю-пьянчугу, и про верную киргизку... Но что сестра из дому не выходит, мне действительно подтвердили. Эдакая таинственная затворница - всю жизнь при закрытых ставнях. Просто интригует воображение! Вот бы поглядеть на нее одним глазком!

- Да хоть двумя! - усмехнулся начальник полиции. - Легка на помине, сама по улице идет. Вон та, в салатной юбке и белой блузе, видите?

Гость посмотрел в окно. Через дорогу от полицейского управления по тротуару в тени карагачей и впрямь неторопливо шли две стройные дамы, постарше и помоложе. Молодая, в светло-зеленой юбке и такого же оттенка шляпке на темных, отливавших в красное волосах, показалась Евгению Андреевичу довольно хорошенькой, разве что некоторая угловатость движений портила ее.

- Но как же так?! - прошептал он пораженно. - Вы же сами говорили, что она слепая...

Остомыслов, казалось, хотел было улыбнуться еще шире, но вместо этого внезапно посерьезнел:

- Э нет, батенька, я сказал, что на момент исчезновения брата она была слепа. И - представьте - на следующий же день прозрела. Доктора говорят, от нервного потрясения. Дескать, слепота с самого начала была истерическая, вот и излечилась сама по себе.

- Истерическая - у младенца? - Евгений покачал головой. - Я, конечно, не врач, но странно как-то все это. И подозрительно...

Петр Григорьевич вытянул из кармана корявую сигару - точь-в-точь, как вонючая давешняя, - повертел ее в руках, но закуривать покуда не стал.

- Все еще думаете, что она в сговоре с любовником брата извела? Отчего же тогда, позвольте спросить, они до сих пор не поженились?

- Осторожничают. Время выжидают.

- Э, сударь, плохо вы молодых девиц знаете! - фыркнул Остомыслов. - Скорей под моим креслом в одночасье вулкан вырастет, нежели какая из них по доброй воле согласится четыре месяца не то что с венчанием, а даже и с помолвкой протянуть! Да и сам женишок рисковать бы не стал: мало ли кто еще на богатую невесту позарится.