Макс Фрай - Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля

Мне пришлось вмешаться. Своими руками, вот этими, я выстукивал на клавиатуре его черты и повадки, сочиняя их на ходу, наслаждаясь полетом вдохновения и скрипя зубами от ревности. Одно чувство совершенно не мешало другому.

Ну, тут вы опять спросите: какая же правда, какие доверенные героями истории, если самого героя выдумывает писатель?

А вот так оно и есть. Пока я его не придумал - его нет, и не было никогда. Когда я собрал его образ при помощи ритмичного постукивания клавиш, уловил его в частую сеть черных буковок - он уже есть и был всегда раньше. Не я один это знаю, по чести сказать. Но мало кто об этом говорит. Однако я сейчас о другом. Может быть, мы и не придумываем ничего, а только направляем волшебный прожектор, становимся частью играющих вероятностей того мира, обращаем внимание происходящего то на одного человека, то на другого... Если бы мы на него не указали, может быть, он так и остался бы в стороне. Но мы смотрим на него, называем по имени. И вот он делает шаг в освещенный круг, поднимает взгляд, видит Томасу - и его уже не выковыряешь из этой истории никаким ломом. Точно так же, как и меня. Понимаете, я сам, сам привел его к собору, усталого путника по дороге домой, героя войны с маврами, молодого, красивого, такого, каким я сам хотел бы быть.

Да, если я его и не придумал, то выбрал его все равно я, я сам.

Или все-таки придумал?

Вы помните, я привык мухлевать с рыцарями. Но с Томасой этот номер не прошел. Настолько она была настоящая, что и рыцари вокруг нее могли быть только самыми настоящими. Никаких подделок. Все в этой истории и в этом мире было безобманное, подлинное до... до последнего червя. Я скоро понял, что придется говорить правду и только правду. Я не первый год топчу клаву, я вижу, когда фальшь и отсебятина - а это в моем понимании синонимы - овладевают текстом и высасывают из него всю живую кровь. Но я, повторюсь, не первый год... Я умею обходить такие ловушки. Говорить только правду - не значит говорить ее всю. Невозможно избавиться от червей? Забудем о них. Позаботимся об остальном.

Я придумал - или нашел - младшего отпрыска знатного, но обедневшего рода и отправил его в монастырь еще подростком, на послушание с перспективой пострига. Это был бенедиктинский монастырь. Мальчика научили читать, писать - кстати, очень красиво - и петь псалмы. Мальчик был уже готов совершить решающий шаг, почти гарантированно вычеркивающий его из генофонда... но тут один за другим погибли его отец и трое, нет, лучше четверо старших братьев, а следом от горя скончалась мать.

Как вы думаете, сколько дней после этого я ходил небритым, просто потому что мне было стыдно смотреть на себя в зеркало?

Зато какого жениха я обеспечил моей возлюбленной! И тебе рыцарь, и вежества хоть в какой-то мере не чужд.

И я стал бойко излагать незамысловатую фабулу. Они полюбили друг друга с первого взгляда. Их души потянулись друг к другу. Оба сироты, они искали друг в друге утешения, а обрели страсть. И все такое. Конечно, в событиях участвовали несколько соперников, одним из которых была нужна сама Томаса, другим - замок и земельные владения, а третьих одинаково влекло и то и другое. Были и соперницы, потому что Адальберто был и в самом деле чрезвычайно привлекателен. Уж я не поскупился, вкладывая в него все свои тайные мечты о совершенном себе.

Я писал о внезапно возникавших препятствиях и преодолении их, о предприимчивости и отваге жениха, о верности Томасы...

Тут-то она мне и приснилась.

- Да, - сказала она. - Он милее их всех, и я с радостью пойду за него - мне не из чего выбирать. Я буду ему верной супругой, преданным другом и заботливой матерью его детям. Но не заставляй меня лгать, не вынуждай меня лгать самой себе. Это не мои слова - те, что я шепчу наедине с собой. Чуждая сила заставляет меня произносить их, но это не мое. Сегодня я долго не могла заснуть, размышляя о том, чья же это тайная власть неволит меня. Кто принуждает меня думать то, чего я не думаю, говорить о чувствах, которых во мне нет и следа? Сьер Арауский приятен и даже... мил... и не противен мне. Нет, не противен. Но это все, что у меня есть для него. Для других - и этого нет. Я пойду за него. Но я его не люблю. Чьи же это слова, такие нежные и грустные, такие волнующие? Кто говорит моими устами, чей голос звучит в моей голове?

Я думала об этом почти до рассвета. И мне приснился ты. Кто ты, я не знаю, но уверена: ты связан со всем этим, ты имеешь власть. Не заставляй меня лгать самой себе. Я готова отказаться от свободы и надежды на счастье, но не заставляй меня отказаться от себя самой!

И знаете, что я решил тогда?

Что нужно как можно быстрее закончить проклятый роман, отправить его издателю и хорошенько отдохнуть. С женщинами. Чтобы мозги встали на место.

То есть я решил отодвинуть главное - помните масштаб, да? - я решил его отодвинуть, расчистить обзор. Не люблю, когда нет выбора. Я только одного не учел: если эту махину толкать и раскачивать, она действительно может сдвинуться. Только неизвестно, в какую сторону. Вот в чем вопрос, как говаривал один принц. Он плохо кончил.

Я начал отдыхать, не дожидаясь окончания романа, я стал водить в дом женщин. Хороших. Действительно хороших, порядочных женщин. В наше время они и есть порядочные. Они не виноваты. У них у всех был единственный общий недостаток, и я не буду его называть - вы сами догадались.

А Томаса тем временем, принуждаемая моей авторской волей, шептала в уединении слова любви, которой не чувствовала. Она не плакала. Но лицо ее день ото дня становилось все жестче, взгляд - упрямее. Она снилась мне еще несколько раз за тот кошмарный месяц, но разговаривать не пожелала. Видимо, ее затягивало в мои сны против ее воли, и она покидала их, словно бы хлопнув дверью. По утрам у меня жестоко болела голова.

Вот таким я был.

С другой стороны - а что мне оставалось?

Я влюбился мало того что в литературный персонаж, так еще и в собственный. Когда я об этом задумывался - что называется, с холодной головой, - мне становилось страшно.

И от безнадежности. Если бы даже я написал удивительную историю, в которой Томаса выходит замуж за меня самого, разве от этого что-то изменилось бы на самом деле?

И от того, что я оказался способен на такое. Понимаете, всегда знаешь, что эти люди, персонажи, они где-то есть. Но это "где-то" настолько расплывчато и недостижимо, что лучше не связываться, лучше даже не думать. Я и не думал, я просто влюбился, а думать я стал уже потом, и мне было откровенно страшно. Я никогда не испытывал подобных чувств к настоящим, реальным женщинам. И теперь не представлял себе, как это может развиваться. Куда это заведет меня. Не стану ли я в итоге уродом, выскакивающим из кустов со спущенными штанами, пугая малолеток?