Станислав Гагарин - Вторжение

Некоторое время они шли по набережной молча.

— А вы шагастый, — заметил Сталин. — И любите, когда по вашей воле любое дело поднимается шорохом, дыбом, понимаешь, вверх дном.

Писатель приостановился.

— После Рязани, — пояснил вождь. — Когда был там, вспомнил о вас, житье-бытье вашем близ Солотчи, рязанском говоре, которым занимались, сочиняя роман «Страда». Решил и я овладеть им, понимаешь. Для украшения русского языка. Помните, небось кое-что?

— Назгал, — начал Станислав Гагарин, — означает наглазок, приблизительно. Ятный — чистый по тону цвета. Шометом — сломя голову.

— Чистохолка — опрятная женщина, — подхватил вождь. — Чичер — резкий холодный воздух. Чахлить — жить, отказывая себе во всем. Чавреть — терять здоровье, силы, чахнуть. Ну а хоховень, понимаешь, худославье, хлынец — понятны без перевода.

— Не скрою, — промолвил писатель, — мне приятно ваше отношение к моему языку.

— А разве русский не стал родным, понимаешь, для товарища Сталина? — несколько обиженным голосом спросил вождь.

Писатель промолчал. Он думал о крестьянской натуре Сталина, видимо, она способствовала интересу Иосифа Виссарионовича к народному говору. Пришла на ум бережливость вождя, ставшая еще при земной его жизни хрестоматийной. Одна его старая любимая шубейка, про которую написала Светлана, чего стоит… И цветные репродукции из «Огонька» на стенах кунцевской дачи вместо картин. А ведь он мог взять их из любого музея! Железная солдатская койка, застеленная серым суконным одеялом. Подарки из Грузии, которые вождь отказывался принимать, ссорясь по этому отнюдь не безобидному, понимаешь, поводу с Надеждой, ее бесчисленными родичами, обладающими повадками саранчи, особенно с шакалихой-тещей.

Станислав Гагарин вздохнул.

Писатель хорошо знал: мысли, которые сейчас пришли к нему в сознание, уже известны Иосифу Виссарионовичу, но даже не пытался их скрыть, экранировать от телепатического проникновения со стороны вождя.

«Пусть знает, — упрямо подумал Станислав Гагарин. — Я и в самом деле по-человечески сочувствую его неустроенности в земной юдоли…»

— Спасибо, понимаешь, — теплым и мягким, желто-зеленым возникло в сознании и тут же сменилось жестким излучением светло-синего цвета.

— Работаю в указанном вами направлении, товарищ Сталин, — доложил писатель, сообразив поданный ему сигнал, как приказ прояснить обстановку. — «Великая Русь» будет в Ялте сегодня днем. Парни живы и здоровы, майор Ячменев с женою уже на борту. Но есть осложнения…

— Какие, понимаешь, осложнения? — встревожился Сталин.

— Непредусмотренная сюжетом девчонка, некая Оля Русинова, — объяснил Станислав Гагарин. — Сорвалась из дома… В Севастополе на борт теплохода я ее не пустил. Так она — вот негодница! — подалась автобусом в Ялту.

— Влюбилась в бравого майора, — вздохнул Иосиф Виссарионович. — Святое чувство, но добра сие никому не принесет. И не приносило. Ни мудрому Гёте, ни товарищу Сталину. Разве что Рокуэллу Кенту повезло с Салли. Но тот парень — истинный мужчина!

Вождь помолчал.

— Ладно, — сказал он. — Не препятствуйте. Пусть попадет на «Великую Русь». Дайте Ольге проявить себя. Пусть покажет пример остальным девчонкам. История, в какую она, понимаешь, встрянет, излечит ее от романтического чувства.

Утром была заполненная курортниками набережная Ялты, а «Великая Русь» стояла уже у причала. По набережной быстро проходил Олег Вилкс. На нем темные очки, прикрывающие огромный синяк, который он получил в ночной драке с бандитами.

— Олег! — услышал вдруг Вилкс Олин голос. Из-за киоска с кооперативными вещичками подавала ему знак Оля Русинова.

— Оля! Какими судьбами? — воскликнул Вилкс. — Неужели Анатолий Васильевич отпустил тебя в такую даль. Ты ж еще у нас маленькая…

До того Станислав Гагарин уже сообщил читателю, что Оля — дочь мичмана из бригады морской пехоты, в которой служили наши герои.

— Олег, хочешь мне помочь? — отчаянно и непреклонно спросила Оля.

— Я — морской пехотинец, Оля, десантник, — с акцентом ответил Олег Вилкс. — А это значит, что Вилкс есть настоящий мужчина и сделает для женщины все. Даже для такой маленькой, как ты… Я хотел сказать, не совсем еще взрослой.

— Мне надо туда, — проговорила Оля и кивнула головой на «Великую Русь».

— Туда? — удивился Олег. — А твой папа, наш славный мичман Русинов, знает о том, что ты находишься здесь?

— Конечно, — искренне соврала Оля, честно глядя в сомневающееся лицо Вилкса. — Папа и билеты купил мне на автобус. Мне в Новороссийск надо, с бабушкой плохо, а я билеты потеряла или вытащил кто…

Олег подозрительно, с вызовом оглядел прогуливающихся курортников: нет ли сейчас среди них того, кто обидел беззащитную девчонку.

— Тогда пойдем, — решительно сказал рижанин.

Вилкс забросил сумку за плечо и размашисто пошагал к причалу. Оля радостно, вприпрыжку побежала за ним.

— Выполнил вашу просьбу, товарищ Сталин, — мысленно доложил писатель, наблюдая за этой сценой. — Как говорится, не препятствовал… Теперь Оля на теплоходе. И да поможет ей Бог!

— На Бога надейся, а сам, понимаешь, не плошай, — отозвался вождь. — Она и вас еще выручит, эта девчонка. Пусть плывет, понимаешь, себе на здоровье.

В кабинете-салоне на теплоходе «Великая Русь» собрались на совещание отечественные, доморощенные, но уже по-настоящему опасные мафиози. Достаточно знакомый читателям главарь ударной группировки банды по кличке Шкипер сидел за письменным столом. На его голове лихо сидела фуражка-капитанка с крабом, одет бывший штурман был в белую рубашку с погончиками и линялые джинсы. На столе перед Шкипером лежали четыре прямые курительные трубки.

Нам уже известно: главарь банды — бывший судоводитель.

Это обстоятельство Станиславу Гагарину необходимо было постоянно учитывать и обыгрывать морскую ипостась Шартреза Бобика в последующих эпизодах. Вокруг Шкипера находилось около десятка уголовников и представителей теневого бизнеса.

— Наши главные пассажиры на борту? — спросил Шкипер. — Те, кого мы обязаны опекать…

Речь шла о тех дельцах, которым был организован побег из колонии. К ним прибавились и те, кто захотел уйти за кордон вместе с Бровасом.

— Да, — ответил один из подручных. — Мы поместили их в четырехместной каюте второго класса. Когда все закончится, переведем сюда, в люксовые каюты. Автандил Оттович сказал: «Пусть временно поживут в тесноте, в ранге соотечественников — строителей коммунизма».

Присутствующие ухмыльнулись.

— Отлично! Юмор босса, как всегда, неподражаем, — с чутошной долей иронии заключил Шкипер. — Главное: из графика мы не вышли, операция идет по плану. Меня лишь беспокоят эти пятеро лихих парней. Вы уверены, что стычка с ними — случайность?