Станислав Гагарин - Вторжение

— А мои работники? Разве они…

— Нет! — резко оборвал литератора вождь. — Работников подобрали вы, учили их работать вы, действуют они, руководимые вашей волей. Разве не так?

Станислав Гагарин молчал. Воспитанный несколько в ином ключе, когда приоритеты оставались за коллективом, когда формальная группа людей всегда оказывалась права, а личность обязана была подчиниться общему мнению, писатель считал себя завзятым коллективистом, хотя и мыслил диалектически, признавал, так сказать, роль личности в истории. Конечно, сочинитель достаточно объективно оценивал и собственное значение в делах «Отечества», хотя и не выпячивал никогда личные заслуги, тем более, никто как будто бы не отрицал их.

Порой Станислава Гагарина раздражало, что именно он большей частью оказывался прав. Ведь председатель всегда признавал такую возможность и за другими работниками, требовал от них новых идей и деловой инициативы, не понимая, увы, что далеко не все могут быть достаточно инициативны, и вовсе несправедливо мерить остальных на собственный аршин.

— Тут я заглянул надысь в Далевский словарь, решил посмотреть, как разъясняется знаменитое словечко пролетарий, — с ироничной улыбкой заговорил Станислав Гагарин. — У Владимира Иваныча сказано так: пролетарiй — бобыль, бездомный или безземельный, безпрiютный, захребетник… Во как! А пролетариат, собственно, или пролетарство, определяется так: быть в сословье пролетарiей, бобыльство, бездомничество, безземелье, захребетничество.

— Вы правы, — согласился Сталин. — Постоянно думаю об этом. Если бы российские, понимаешь, марксисты перевели слово пролетарий на русский язык и выдвинули лозунг «Захребетники всех стран, соединяйтесь!» — крепко сомневаюсь, понимаешь, в победе большевиков.

Если бы нынешний генсек попросил у товарища Сталина, понимаешь, совета, то сей призыв порекомендовал бы ему снять. Пишите просто: «За нашу Советскую Родину!» Или призовите объединиться россиян планеты. Их двадцать миллионов, понимаешь, живет за кордоном. И для них я смог сделать только одно: после войны предоставил каждому советское гражданство.

— И правильно поступили, товарищ Сталин, — заметил сочинитель. — За границей я встречал соотечественников с русскими паспортами. Вы бы видели — как они гордятся этим!

— Рад услышать такое от вас, — сказал Отец народов, и в голосе вождя Станислав Гагарин ощутил некую расстроганность, что ли…

Некоторое время они молчали.

— Кстати, о пролетарской, понимаешь, проблеме и чстной собственности…

Товарищ Сталин помнит, как вы готовились к аспиратскому реферату по диктатуре пролетариата и раскопали, понимаешь, обращение Маркса и Энгельса к Союзу коммунистов марта тысяча восемьсот пятидесятого года…

— Вам и это известно? — изумился писатель.

— Стараемся, — улыбнулся вождь. — Так вот, основоположники писали там: если демократические мелкие буржуа хотят возможно быстрее закончить революцию, ограничившись косметической, понимаешь, перестройкой, интересы и задачи партии в том, чтобы сделать революцию непрерывной. Слышите интонацию Льва Давидовича Троцкого?

В обращении подчеркивалось, что до сих пор, пока все более или менее имущие классы не будут отстранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной, понимаешь, власти, пока ассоциация пролетариата не только в одной стране, но и во всех господствующих странах мира не разовьется настолько, что решающие производительные силы не будут сосредоточены в руках пролетариев — говорить, понимаешь, о победе революции нельзя.

Для нас, — решительно утверждали Маркс и Энгельс, — дело идет не об изменении частной собственности, а об ее уничтожении, не о затушевывании классовых противоречий, а об уничтожении классов, не об улучшении существующего, понимаешь, общества, а об основании нового общества.

Такие вот экстремисты, понимаешь, основоположники наши.

— «Весь мир… разрушим до основанья, а затем», — с горечью произнес писатель. — Странное дело! Во время óно гордился тем, что откопал сей документ, спорил по этому поводу с профессором Мокичевым. А вот теперь вижу, что создатели диалектического материализма в вопросах партийной стратегии и тактики были законченными метафизиками. Нет ничего примитивнее и пошлее лозунга «Сломать!» Хотя именно с ним пришли к власти новоявленные демократы. Такие вот пироги, Иосиф Виссарионович…

Вождь не отозвался, и Станислав Гагарин увидел, что тот ушел в собственные мысли, проникнуть в них писателю не было дано, хотя порой испуганно хотелось хотя бы на мгновенье заглянуть в духовный мир прибывшего со Звезды Барнарда существа, узнать, о чем может думать космический Сталин.

— «Обманите меня… но совсем, навсегда, — глухо с едва различаемым надрывом, заговорил вдруг Сталин. — Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда… Чтоб поверить обману свободно, без дум, чтоб за кем-то идти в темноте наобум…

И не знать, кто пришел, кто глаза завязал, кто ведет лабиринтом неведомых зал, чье дыханье порою горит на щеке, кто сжимает мне руку так крепко в руке… А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман…

Обманите и сами поверьте в обман!»

Скорее не от стихов Волошина, а от того, что читал их Сталин — и как читал! — писателю стало жутко. Он вдруг вспомнил Надежду Сергеевну, супругу вождя, и подумал: не декламировал ли подобные строки Иосиф Виссарионович ей… Впрочем, видятся ли они друг с другом в Ином Мире?

— Нет, — резко ответил вождь. — Теща говорила, что Надежда, мол, не против… Но товарищ Сталин уклонился от встречи. Не могу, понимаешь, простить ей… В такое время покинула меня! А дети? Совсем еще несмышленышей оставить в сиротстве… Это неестественно для подлинной матери! А в любой женщине всегда виделось мне, понимаешь, в первооснове материнское начало.

Товарищ Сталин поднялся и принялся нервно ходить из угла в угол.

Писатель нерешительно встал, кашлянул, чтобы привлечь внимание вождя, ясно было: пора уходить.

— До свидания, товарищ Сталин, — нейтральным голосом произнес литератор. — Пошел я покудова…

Сталин молча кивнул.

«Понапрасну растревожил его тогда, — подумал Станислав Гагарин, пока сынки командира батальона несли его на скрещенных руках к ходовому мостику. — Хотя он сам решил читать стихи Максимилиана, стихи и ослабили вождя. Вот и космический, понимаешь, субъект, а ничто человеческое ему не чуждо… А где же мои противники-враги?»

Он увидел каюту, в которой разместился штаб Автандила Оттовича. Кроме главаря банды, президента, как назвал его Шкипер, здесь были два телохранителя с автоматами на шеях и щеголеватый референт, или по блатной фене шестерка. У пижона болтался на ремешке через плечо пистолет-автомат Стечкина в деревянной кобуре.