Эрик Фуллилав - Круг одного

— Что же в итоге случается с «лошадками»?

— Игра в «лошадки» гораздо более активный вид телепатии, поскольку предполагает взаимный обмен мыслями. Стоит только патогенному приону образоваться, он сразу превращает весь содержащийся в мозгу прион в болезнетворные молекулы, которые ведут к быстрой дегенерации тканей мозга, а следовательно, к смерти. «Лошадки» достигают порога сравнительно быстро, как правило, лет через пять. Наши модели показывают, что у обычных давних телепатов процесс длится намного дольше — но как долго, мы не знаем.

Интерн улыбается мне. Приятные новости, нечего сказать.

— Итак, мисс Шестал, мы должны задать вам несколько интимных вопросов, чтобы завершить исследование. — Интерн раскрывает свой автоблокнот, готовясь записывать.

— Вы сказали, что прекратили играть в «лошадки». Когда?

— Десять лет назад.

Интерн делает пометку в блокноте.

— Как долго вы занимались этим?

— Года два или три, — отвечаю я хриплым шепотом.

— Вы бы назвали себя, э-э… типичной «лошадкой»?

Невинный, казалось бы, вопрос, но оба смотрят на меня очень пристально. «Типичная» само по себе не значит ничего, но предполагает много.

Типичная лошадка . Тот пистолет сработал-таки в четвертый раз, десять лет спустя.

— Я зарабатывала на этом хорошие деньги, если вы о них.

Доктор и его ассистент переглядываются, как будто я сказала нечто очень важное. Видимо, так оно и есть. Доктор Николсон откашливается.

— Знаете, мы могли бы помочь вам.

— Правда? Как?

— Вы ведь знаете, что такое «маска»?

— Конечно.

— Мы могли бы назначить вам аналог этого средства, подавляющий приемные функции так же, как «маска» подавляет передающие. Ограничивающий электрическую активность вашего мозга, замедляющий процесс. Средство называется «ситоген».

— Значит, оно блокирует телепатию.

— Совершенно верно.

— И как часто мне следует его принимать? — Как низко мне придется пасть?

Они снова переглядываются.

— Моделирование дает не слишком верный прогноз. Слишком много неизвестных, слишком много вариантов.

Но в голове у него я читаю:

<���три года в «лошадках», десять лет телепатии, скорее всего, близка к концу>

Я киваю, и доктор с интерном направляются к двери, делая пометки в своих блокнотах. Интерн оставляет за собой шальную мысль:

<���интересно, она до сих пор «лошадка» или нет?>

И пульс у него учащается. Мои взгляды на первородный грех остаются неизменными.

Деррик Трент пробирается ко мне в палату позднее, когда я пытаюсь уснуть.

— Джен? — тихо и нежно произносит он.

— Я не сплю, кончай шептать.

— Я хотел только посмотреть, как ты тут.

Я молча смотрю на него. Десять лет назад он вклинился между мной и Демарш, приняв удар на себя, а ворота уже открылись и варвары вторглись в мой мозг.

— Неважно, если верить докторам. Он смотрит на свои ботинки.

<���у меня есть деньги, я мог бы позаботиться о тебе>

— Как позаботиться, Деррик?

— Ну… не знаю. Врешь. Все ты знаешь.

— Николсон задал мне интересный вопрос.

— Да ну? — поднимает взор Деррик.

— Он спросил, почему я занялась расследованием убийств.

Мне нужна была защита от Демарш. Деррик был при мне неотлучно, он помог мне наладить жизнь, ввел меня в свою среду, уговорил испытать мои новые способности. Работа пришлась мне по вкусу. Мне стало нравиться бывать на месте преступления, носить пистолет.

Мне было приятно чувствовать себя защищенной и благодарить Бога за то, что очередной бедолага, лежащий в луже собственных нечистот и крови, — это не я.

— У тебя это хорошо получается, Джен, — только и может ответить Деррик.

— Ага. — Первое время моей работы в департаменте он держался в стороне. Не хотел, чтобы меня считали его протеже, хотя и замолвил за меня словечко всем нужным людям. В те первые годы я часто улавливала, что обо мне думают как о «девушке Трента», но постепенно платежные чеки приучили меня не придавать этому значения. Потом мы все чаще стали работать вместе, пока я в конце концов действительно не стала его «девушкой». Девушкой неприкосновенной, хотя он желал меня все эти годы, принадлежащей ему лишь в качестве постоянного и единственного напарника. Я занималась, конечно, не только его делами — девушке надо работать. Деррик тоже не всегда работал со мной, но наши карьеры имели прочную взаимосвязь.

Что до той ночи в «Раю», я не знаю, благодарить его за это или нет.

Сегодня меня выписали. Левая рука, обернутая в неопрен, все еще висит на перевязи — слава Богу, что стреляю я не ей. (Я даже однорукая могу шлепнуть кого надо с пятидесяти футов при крепком ветре. Туг все дело в запястье.) По настоянию Деррика меня сопровождает полицейский в машине соответствующей расцветки. Вообще-то Деррик сам хотел отвезти меня домой, надеясь, что с помощью «маски» уломает меня и я позволю ему остаться.

Я оставляю своего опекуна у подъезда своей привилегированной резиденции и здороваюсь с искином-привратником. Это не такая классная модель, как Дидс, — он умет только отличать тех, кто имеет право здесь находиться, от тех, кому здесь делать нечего, и обладает достаточной огневой мощью, чтобы отражать нежеланных гостей. Поднимаюсь лифтом на свой двадцать третий этаж, как всегда думая о том, почему обречена жить в давно и безвозвратно ушедшей эпохе.

Я выхожу, и внезапная паника окатывает меня пенной волной. Что-то здесь не так. В воздухе висит запах падали — слабый, поскольку вентиляция работает на совесть.

С моей дверью что-то неладно. Она наполовину сорвана с петель и скошена вовнутрь. На людях подключаться неприлично, но здесь никого, и я втыкаю контакты, чтобы выйти на связь с Диди, где бы она ни была — в офисе или нет — и чем бы ни занималась.

<���да, босс>, — успокоительно раздается в голове.

<���вызови полицию, свяжись с офицером, который только что провожал меня домой>

<���что случилось?>

<���дверь взломана>

<���взяли что-нибудь?>

<���не знаю, еще не входила>

Вряд ли взломщик еще внутри, но головой я за это не поручусь. Хотела бы знать, нашел ли Зак мой пистолет. Надо было взять с собой моего провожатого.

<���я набрала 911 и обо всем рассказал а >

<���что тебе ответили?>

< сказал и — хорошо, займутся >

<���а деррик?>

<���еще не ответил, я звонила на пейджер>

Лифт между тем уехал. Я здесь как в ловушке — разве что драпать вниз по двадцати с лишним лестничным маршам.

Лифт останавливается. Они вернулись!

Но нет, это мой провожатый с пистолетом в кобуре.

— Мне позвонили. — И думает при этом, черт бы его драл, что, возможно, понравился мне и я хочу залезть с ним в койку.