Петр Хомяков - Т А Й Н А Ц А Р Я И О А Н Н А

Так вот, фарисеи и саддукеи противостоят друг другу, но Саломея контролирует обе группировки. Ее муж саддукей, а брат фарисей.

В этой борьбе особое место занимает Синедрион. Его называют сейчас Академией. Но это скорее не Академия, а некая законосовещательная и одновременно судебная палата, состоящая из интеллектуальных авторитетов.

Так вот, контроль над этим важным органом еще при отце Янная Гиркане, захватывают фарисеи. Во главе его они ставят своего человека, дядю Марии, матери Иисуса.

Александр Яннай, придя к власти, несколько прижимает фарисеев. Но не совсем. Просто дядю Марии, „чужого“ фарисея, он заменяет „своим“ фарисеем, братом своей жены Саломеи. Так примерно, Путин заменяет чужих олигархов своими.

Именно тогда двоюродный дед Иисуса вынужден бежать в Египет. Но фарисеи не смирились с таким положением дел, и помогают правителям Сирии разбить Янная. Тот хоть и крут, но язык силы понимает. Не любят крутые цари ножи в спину. Ой, не любят. Но, господа, ведь не обижаются, а наоборот уважать начинают тех, кто эти ножи хорошо им засаживает! Вот и Яннай вынужден помириться с фарисеями. И в знак доброй воли не препятствует возвращению дяди Марии из Египта.

Тот возвращается. Но противники готовят коварный удар. Они вытаскивают на свет историю с сыном Марии.

А теперь мы подходим уже непосредственно к биографии исторического Иисуса.

Она промолчала.

И тут раздался звонок в дверь.

Все на мгновение замерли. Был уже поздний вечер, если не ночь.

– Семен, в случае чего используем твое положение или… силовое противодействие? – спросил Кузнецов.

Звонок повторился.

Семен молчал. То ли в растерянности, то ли в задумчивости. Кузнецов мгновенно оценил ситуацию и подмигнул ребятам. Те бросились из гостиной. В соседней комнате было свалено оружие. Оттуда послышался стук и шорох. Виталий с автоматом и Алексей с пистолетом стояли наготове в коридоре.

Кузнецов медленно встал.

– Профессор, не надо лишних эксцессов. Конечно же, держите свои стволы наготове, но не на виду. Если это кто-то из моих коллег, зовите их сюда. Я с ними сам разберусь.

Кузнецов внимательно выслушал Мыльникова и, не сказав ни слова, вышел. По пути он тоже прихватил пистолет.

Звонок раздался в третий раз.

– Иду! Иду! Прокричал Кузнецов и посмотрел через боковое оконце на крыльцо.

Там стояла его маленькая подруга.

Он резко открыл дверь.

– Малыш? – только и спросил он.

– Расплатись за такси, Михалыч. Я сегодня поздно закончила работу, но решила приехать. Я ведь обещала посмотреть нашего партайгеноссе через сутки.

– Сейчас, Малыш, сейчас, – пробормотал Кузнецов. И заорал что есть силы в коридор – мальчишки, отбой!

Потом сбежал с крыльца, сунул шоферу сотню, хотя обычно за поездку к ним на окраину брали семьдесят рублей. Город был маленьким.

Запыхавшись, он вернулся в прихожую. Малыш стояла, несколько растерянно оглядываясь. Она ничего такого не видела, но своей чуткой душой почти физически ощутила угловатую колючую атмосферу в доме. Эта атмосфера настолько противоречила ее доброй, мягкой натуре, что она как бы внутренне сжалась от растерянности и даже некоторой незаслуженной обиды.

Кузнецов взглянул на нее и все понял. У него сжалось сердце. В порыве какой-то испепеляющей нежности, он сжал ее в объятиях, и, гладя по голове, повторял как в бреду: „Малыш. Малыш. Малыш“.

– Да, это я.- Она улыбнулась. Поначалу несколько робко.

И тут Кузнецова будто прорвало. Прошло уже больше суток с того момента, как он первый раз в жизни смотрел в дуло направленного на него пистолета, а потом в первый раз в жизни убил человека. Потом он искал библиотеку, распоряжался, думал, действовал. Ему некогда было задуматься над прошедшим и пережить, переварить все в душе.

Ему казалось, что все улеглось и так. Но он ошибался. И сейчас, глядя на эту добрую беззащитную маленькую женщину, он вдруг ощутил, как хрупок дорогой для него мир. И как много надо работать, думать, драться, рисковать, чтобы иметь право сказать – я сделал все, чтобы ты, и такие как ты были счастливы, благополучны и спокойны.

Он снова стиснул ее в объятиях и ни с того, ни с сего беззвучно разрыдался.

– Наш соратник умер?! Нет? Тогда где он?! Что ты меня задерживаешь?!

Малыш превратно истолковала его слезы и, вывернувшись из объятий, бросилась в дом.

Кузнецов понесся за ней.

Малыш влетела в гостиную, и хотя первая растерянность и напряженность от ее визита уже прошла, присутствующие все еще чувствовали себя не совсем в своей тарелке. Даже не обратив внимания на стоящего, как истукан, Виталия с автоматом в руках, Малыш подлетела к Семену.

– Как вы себя чувствуете?

Как это ни парадоксально, но циничный, усталый от жизни Мыльников, очень тонко почувствовал ситуацию.

С большой теплотой в голосе, он ответил.

– Большое спасибо. Гораздо лучше.

– Господи, у Михалыча было такое лицо, что я подумала невесть что. Но я сейчас осмотрю вас, сменю повязку и сделаю укол. Вы пили то, что я вам прописала?

– Да, – сказал Мыльников. – Спасибо, все очень помогло.

– Ладно, пойдемте в другую комнату. Вы как, можете подняться?

– Да, конечно, – сказал Мыльников поднимаясь. Хотя и не смог скрыть гримасу боли.

Они прошли в другую комнату.

– Не стойте с такими дурацкими рожами, – раздраженно бросила княжна ребятам. – Уберите свои пушки и закройте дверь. А мы, профессор, давай пройдем на кухню, да поставим чайник. Он уже остыл. И заварим свежий чай.

Когда они оказались на кухне одни, княжна взглянула на Кузнецова с интересом.

– Слушай, Михалыч, а у тебя есть семья?

– Конечно, – бросил профессор.

– И как же она относится ко всем твоим играм? Начиная от политических и заканчивая любовными.

– А никак, – равнодушно бросил он. – Им-то какое дело. Средства на жизнь я им даю. Своими делами не достаю.

– А любовь?

– Что любовь? Для любви существуют любовники и любовницы. А семья существует для совместного ведения хозяйства, бытовой взаимопомощи и выращивания детей. Все это в моей семье присутствует в полном объеме.

Тамара посмотрела на Кузнецова внимательно, с каким-то странным, пока непонятным выражением.

– А как, например, они относятся к этой ситуации. У тебя в доме какой-то народ. Украденный у государства клад, куча стволов. В гараже чужая „Газель“. Какие-то женщины.

Он посмотрел на нее откровенно тупо.

– Так я потом приберусь. А сейчас я им позвонил и сказал, чтобы пока здесь не появлялись. А чего им, собственно? На этот дом я честно заработал. Оформил его на жену. Машину тоже. Я не жлоб. Потом, надо же позаботиться о них, если со мной что случится. А в остальном они мне жить не мешают и я им. Жаль, были бы деньги, квартиры бы детям купил. Но денег нет.