Василий Шахов - Тень Уробороса.Фарс

К чему это она? Я на ее место никогда не стремился. Вот что они мне уготовили, оказывается…

— Так вот, — продолжала шеф. — Если вам, Риккардо, удастся доказать, что все это — дезинформация, а также добиться опровержения, «там» об этом узнают лишь в позитивном ключе. Если нет — что ж, мне придется доложить по форме… Возможно, вам придется объясниться и самому… У вас есть два часа. На эти два часа куратором назначается «провокатор» Збигнев Стршибрич… Ступайте.

Нью-Йорк, редакция газеты «Сенсации», 25 ноября 1000 года.

В редакции этой злосчастной газеты я оказался довольно быстро, несмотря на дорожные пробки. Сложнее было отыскать Люка Вейнфлетта, но мне опять повезло. Этого парня я, как и предполагалось, видел впервые в жизни. Маленький, кругленький, маневренный, с неприятной улыбкой и наглыми кошачьими глазищами. А вот он меня, по всей видимости, узнал и заулыбался:

— А, мистер Калиостро! Вы снова к нам? Добро пожаловать!

Часть моих планов, если не все, рухнула тут же. Он не притворялся, его узнавание было искренним. К тому же он меня как будто ждал…

— Здесь можно потолковать с глазу на глаз? — спросил я, и Вейнфлетт насторожился, явно прислушиваясь к моим словам. Странно, потому что ничего угрожающего в моем тоне не было.

— Пойдемте, тут есть отдельный кабинет, сэр… Что-то не так? Вы в порядке, сэр?

— Что — не так? — я перенес на него тяжелый взгляд.

Вейнфлетт затараторил еще быстрее. Он говорил по-английски примерно с той же скоростью, с какой Джоконда Бароччи говорит по-итальянски. И при этом умудрялся не коверкать слоги.

— У вас есть для меня что-то новенькое об атомии, не так ли, господин капитан?

При упоминании этого проклятого вещества у меня отчетливо зачесался кулак. Правый. Как давно я мечтаю стукнуть им кого-нибудь, кто произнесет в моем присутствии слово «атомий», не будучи женского пола!

— Найдем что-нибудь… — пообещал я и первым вошел в кабинет.

Люк усадил меня в удобное мягкое кресло, сам плюхнулся в такое же напротив.

— Вы не будете возражать, если я включу запись, сэр?

— Буду. Это касается только меня и вас.

— О'кей, о'кей! — согласился журналист и опустил уже потянувшуюся было к информнакопителю руку на колено.

— Когда и где состоялся «наш» первый разговор, господин журналист?

Он растерянно посмотрел на меня. Давненько, видимо, ему не задавали таких странных вопросов.

— Вчера… в Детройте…

— Где в Детройте?

— В пресс-центре Детройта…

— Замечательно. У вас, конечно, сохранились какие-нибудь материалы нашей с вами встречи?

— О! Конечно!

— То есть, вы вели съемку, стереографирование?..

— Да… Но главный редактор велел не печатать вашу фотографию… Кажется, из-за того, что вы «оперативник» СО или что-то в этом роде… Вы недовольны?

— Нет, что вы, я в восторге…

Его суетливая скороговорка порядком раздражала меня, и приходилось сдерживаться.

— Но у вас… что-то с голосом, сэр… Я чувствую: что-то не так… — Люк изобразил заботливость, налил мне воды, но я отодвинул от себя стакан.

— Могу я увидеть эти материалы, мистер Вейнфлетт?

— О! Конечно! Мы уже сделали нужное количество копий…

Хитрая уловка-дополнение. «Сделали нужное количество копий»… С видом «как ни в чем не бывало, к слову пришлось»…

— Мне принести их сейчас, офицер?

Я потер полированную поверхность выполненного под дерево стола. От моего пальца на ней остался блестящий след, и я несколько раз «перечеркнул» его.

— Нет. С вашего позволения, у меня к вам еще несколько вопросов…

Вейнфлетт хитровато улыбнулся:

— Надо же! Вопросы задают — мне! Когда такое было? Да, я весь внимание, сэр…

— Как вы вышли на меня, мистер Вейнфлетт?

— Я? На вас? Но вы же сами позвонили мне!

— Расскажите обстоятельней. Так, как будто у меня выборочная амнезия и я ничего не помню из нашей с вами вчерашней встречи… И, если возможно, помедленнее.

— Это… какой-то новоизобретенный стиль общения в Управлении, капитан?

— Вам затруднительно ответить?

— О! Конечно, нет! Вы позвонили мне днем, после ланча, перед моей поездкой в пресс-центр. Сказали, что у вас имеется эксклюзивная информация для нашей газеты… Мы договорились с вами о встрече. Встретились. Результат вы видели в газете. Вы чем-то недовольны, сэр? Я исказил ваши слова? Мы можем сверить их с первоисточником! Я ведь предложил вам предварительную читку — вы сами отказались… Обычно мы практикуем сверку, но раз такая спешка…

— Значит, я торопился… Угу…

— И все-таки у вас что-то с голосом, капитан. Интонации… А… — он осекся на полуслове.

Я взглянул ему в глаза и прочел там все, что было нужно. Этот парень решил, что у меня проблемы с психоделиками… Отсюда и подозрительная амнезия, и изменение голоса. Интонаций.

— Интонаций, говорите? Вот теперь давайте-ка посмотрим вашу запись, мистер Вейнфлетт! Нет-нет! Не стоит вам выходить отсюда! Лучше позвоните вашим коллегам, и пусть кто-нибудь принесет нам диски сюда…

Видимо, я шокировал журналиста все больше. Опасливо поглядывая на меня, он набрал на своем ретрансляторе чей-то номер и попросил принести диск «24.11.1000.-01».

— Что-то не так, офицер? — спросил он после этих манипуляций.

— Мистер Вейнфлетт, вы должны понять меня правильно. Это расследование.

— Расследование чего?

— Сегодня я увидел вас впервые. Это — раз. У меня нет наркотической зависимости, нет амнезии, я адекватен. Это — два, три, четыре. Я не знаю, с кем вы говорили вчера об абсолютном топливе, но намереваюсь это выяснить. Это — пять. Причем рассчитываю на вашу поддержку… Шесть. Вопросы будут?

Его круглое лицо значительно вытянулось. Мое заявление автоматически тянуло за собой массу служебных неприятностей. Причем для него.

— Этого не может быть. Я видел вас вчера на расстоянии вытянутой руки, как вижу сейчас. За исключением некоторых деталей я смею утверждать, что это были вы…

— За исключением каких деталей?

— Что-то… в интонациях… Почти неуловимо для обычного слуха… Но у меня филологическое образование, а в юности я увлекался музыкой. Знаете, профессиональные музыканты говорили мне такую вещь: свой слух и голос у меня не отработан, но за певцом я повторяю в точности. Причем именно благодаря интонационной окраске и ритмике. Хороший пародист, но никакой певец.

— Как это связано с темой нашего разговора, мистер Вейнфлетт? — за это нестерпимое и многословное самолюбование мне хотелось приложить ему по зубам.

— Вот так и связано. Вчера вы говорили чуть иначе, чем говорите сегодня. Я заметил это с первой же фразы, которую вы произнесли, придя сюда…

— То есть, я был «как бы» другим?