Василий Шахов - Тень Уробороса. Эпоха лицедеев

Тьерри Шелл нашел способ выклянчить себе Элинора в качестве ученика. Начальство было не против такого оборота дел. Если этого «синта» удастся привести в норму и обучить, то, принимая во внимание его блестящие эмпатические способности, из монаха-отступника может получиться хороший врач. Или, по крайней мере, талантливый медассистент. А мальчишкой он оказался чрезвычайно умным и восприимчивым. Тьерри уже не раз хвалил его и перед самим генералом Калиостро, и перед ее племянником. В конце концов, должна же была фаустянину хоть когда-то улыбнуться удача в его проклятой неизвестно кем жизни!

Вместо того чтобы накачивать пациента лекарствами, врачи отправляли его под конвоем в главный корпус Лаборатории, где охранники передавали Зила из рук в руки эксперту Шеллу и его помощнице Лизе Вертинской. Стряхнув по пути со своих плеч всю тяжесть, надышавшись свежим воздухом, Элинор оживал. Губы его заново учились улыбаться при виде озорного лица Лизы и ее медно-проволочных волос. Вот только глаза молодого человека оставались по-прежнему глухими, будто прикрытыми двумя серебряными монетами — там, где должны были находиться зрачки. И это был не просто стальной блеск ожесточившихся на весь мир глаз. «Сребреники» бывшего монаха только вбирали в себя, ничего не излучая взамен. Психиатры считали это тревожным знаком и отдавали тайные распоряжения конвойным: ни на мгновение не отвлекаться от парня, быть всегда начеку. Один из врачей и подавно был уверен, что Элинор затевает очередное преступление. И ведь, как выяснилось позже, он был недалек от истины!

Но всему свое время.

А пока ученик-арестант по очереди с Вертинской склонялся над окуляром микроскопа, что-то записывал своим твердым убористым почерком, прислушивался к объяснениям Тьерри, с удовольствием проводил опыты…

Похолодание свалилось на Нью-Йорк внезапно. Влажный гудзонский бриз сменился порывами жесткого северного ветра, от которого не спасали даже гороподобные стены городских зданий. И в этот первый день настоящего холода Зила навестил незнакомец.

Юноша знал уже всех своих посетителей-надсмотрщиков. Они сменялись, но их посещения были цикличны — одни и те же лица, одни и те же вопросы. Так и должно быть. Ведь теперь ВПРУ больше интересует прибор, который передан им, ТДМ, а не сам Элинор. Лучшие ученые Содружества пытаются сейчас постичь секрет трансдематериализатора и кусают губы от зависти: появление этого устройства доказывало, что на Эсефе у Антареса работают гениальные физики, и до них общепризнанным «светилам науки» до них еще расти да расти…

По знаку Тьерри за Элинором явилось два конвоира.

— Можешь немного размяться, — разрешил один из них, главный — детина-«вэошник» с непривычной для нынешних обитателей Земли бородкой и усами. — А ты, — добавил он, уставившись близко посаженными глазами на своего напарника, — иди пока узнай насчет ужина. И как только врачам этим не голодается… Слышь, Эл, вы там хоть едите, в лабораториях своих?

Он располагал к себе тем, что никогда не показывал Элинору, будто видит в нем не человека, а «синта». Другим охранникам никак не удавалось скрыть пренебрежительное отношение к полуроботу, и каждым своим взглядом, каждым словом они подчеркивали свою «очеловеченность». Заключенный молчал и прикидывался, что это его не трогает. Притворяться Зила научили…

— Нет, — сказал он. — Некогда.

— Я так и думал! — «вэошник» громоподобно рассмеялся и махнул рукой. — Покажи класс! Очень уж мне по душе твои упражнения. Никак не возьму в толк: что за техника такая?

В ответ Элинор лишь криво усмехнулся.

С неба летел редкий игольчатый снежок. Холодно.

Юноша поймал на ладонь снежинку. Он разглядывал ее, пока хрупкий кристаллик не растаял, превратившись на коже в едва заметную искорку воды. Тогда Зил снял куртку. По телу его прокатилась волна, приводя в движение каждую мышцу. Это было только начало…

Ноги почти не касались замерзающей земли. Только полет, только быстрый танец, подчиненный неземному ритму. Меж ладоней теплом прокатился незримый шар. Он растаял в груди, а руки, словно плывущие по воде ивовые ветки, вытянулись, взмыли над головой. Легкий изгиб туловища — и, не сделав ни шагу, фаустянин оказался совсем в другом месте, в центре баскетбольной площадки. «Танец» завораживал, не позволяя охраннику заметить ни одного этапа Элинорова перемещения. «Танец» был и текучим, и стремительным.

А затем «птица» обратилась в «зверя» и огромной гибкой кошкой заскользила по расчерченному линиями полотну игровой зоны. «Кошка» охотилась, она играла, наслаждалась собственной силой и мощью.

С приоткрытыми ртами замирали на своих местах озябшие пациенты, которых по расписанию вывели на прогулку. Двигаться, играть в мяч им не хотелось, и только диковинные фокусы Зила вывели их из ступора.

Неутомимый «хищник» распластался в последнем па — и замер.

Разведя руки в стороны и ловя грудью ветерок, юноша смотрел в небо. Его дыхание было идеально ровным, словно фаустянин только-только открыл глаза после долгого и спокойного сна. Все мировые стихии обнимали его тело, струились сквозь него, питали силой.

Бородатый конвоир зааплодировал.

— Да тебе палец в рот не клади!

Но Зил смотрел ему за спину. «Вэошник» обернулся.

— Дик? — пробормотал Элинор, делая шаг навстречу идущему к ним человеку.

По аллее, между резными туями и дымчатым можжевельником, двигался мужчина. Полы его длинного плаща разлетались на ветру, будто крылья гигантского нетопыря.

И охранник услышал, как зашлось дыхание арестанта. Незнакомец был вовсе не Риккардо Калиостро, капитаном спецотдела, изредка навещавшим Элинора в лечебнице…

Неизвестно где, неизвестно когда.

Мало что изменилось в жизни Зарецкой с тех пор, как ее стали выводить на прогулку. Разве только вместе с «человеком в сером» навещать ее начал «монах». Ника называла так мужчину в темно-лиловом балахоне, очень напомнившем ей одеяние древнего христианского священнослужителя, однажды виденное на старинной гравюре. Эту личность Ника могла бы назвать почти приятной (если бы ее саму не так мутило сутки напролет).

Он улыбался; с тем же акцентом, что и у «серого», произносил слова приветствия; делал ей какие-то инъекции; спрашивал, чего бы ей хотелось поесть-попить. И эта его любезность настораживала пленницу больше, чем злоба надзирателя. В елейном тоне таилось что-то нарочитое, будто Ника подписала некий контракт, и «лиловый» теперь выполняет его, подчиняясь пунктам договора.

Вы когда-нибудь испытывали истинную жажду? Да, такую, когда полжизни готовы отдать за каплю воды… Представьте: невыносимая жажда — и вдруг вы видите перед собой сосуд, этикетка на котором сулит вам наслаждение натуральным яблочным соком, а цвет булькающей в за стеклом жидкости подтверждает заявление на этикетке. Предвкушая блаженство, вы фантазируете, как, открыв бутылку, приложитесь к горлышку и жадно выпьете ароматный кисло-сладкий напиток. Вашу гортань уже сводит почти эротической судорогой, рот наполняется вязкой слюной, усугубляющей жажду. Вы не хотите более ничего — кроме вкуса яблока на пересохших губах. Вы не помышляете, что можно желать другого. Торопливо открываете бутылку, приникаете к вожделенному нектару. Но вместо сока ваш язык ощущает морскую воду. Подкрашенную горьковато-соленую морскую воду…