Василий Шахов - Тень Уробороса. Эпоха лицедеев

…Они пришли в себя нескоро. Полузабытое чувство покоя возвращалось. И вместе с блаженной усталостью появилось что-то еще. Новое. Хорошее, свежее, необъяснимое…

Сэндэл подняла голову. Элинор молчал, глядя на нее своими лучистыми серыми глазами.

— Как? Откуда? Где ты смог научиться всему этому? Ты ведь, Эл… ты… никогда прежде… да?.. Я люблю тебя, фаустянин! Я люблю…

Он прикрыл ладонью ее губы. Сэндэл соскользнула и притулилась сбоку, головой у него на плече.

— Я не понимаю, — шепнула она. — Ты как будто чувствовал меня… насквозь видел…

Только тогда Элинор догадался, что и это «видеть насквозь» — его очередная странность. Что далеко не все умеют ненадолго становиться «не собой», проникая в душу другого человека. А для Зила все это было так же естественно, как чувствовать нюансы жизненной силы вокруг живого тела…

— Прошло твое похмелье? — тихо засмеявшись, спросил он: ему не хотелось сейчас ничего объяснять, не хотелось разрушать разумом волшебную музыку в сердце.

— Угу. Но смерть до чего хочется спать!

Сэндэл замурлыкала, сообщив еще, что у него глаза будто звезды, устроилась поудобнее и едва слышно засопела ему в ухо.

А Зил думал о том, что очень скоро их погрузят в гиперпространственный сон, а затем… Дальше думать не хотелось. Горькое осознание. Еще более горькое оттого, что всего четверть часа назад им было так несказанно хорошо. Наверное, это расплата за счастье. Если маятник сильно качнулся в одну сторону, то он обязательно качнется и обратно. Вот о чем предупреждал мудрый Агриппа, когда учил отроков-монахов преображать тантрическую энергию в творческую, а разрушительную — в созидательную!

« Если ты однажды что-то возьмешь у этого мира, ты должен будешь отдать, и немало. Может быть, лучшее, что у тебя есть. Это закон », — сказал тогда магистр, успокаивая подростка-Элинора, перепуганного чудачествами собственного (но ставшего вдруг будто бы чужим) тела.

Берешь — отдай…

Сегодня они качнули маятник. Но оно того стоило!

По внутренней системе оповещения прозвучали слова о том, что до прибытия осталось семнадцать часов.

Пассажиры просыпались в своих ячейках. Самой первой мыслью Элинора была та же, с которой он погрузился в сон: еще немного — и они с Сэндэл вновь окунутся в чуждый, ледяной мир Антареса. Освещенный ярким Тау, омываемый теплым и ласковым океаном, шумящий тропической листвой, но выжженный изнутри и оледенелый.

Сэндэл уже не таилась. Она с вызовом смотрела в любопытствующие физиономии знакомых VIP-персон и нарочно появлялась в самых людных местах катера. Ее выходка со стриптизом запомнилась всем, как вчерашняя, потому что недельный сон промелькнул для пассажиров точно мгновение.

А вот Антаресу пришлось немало похлопотать, заботясь о том, чтобы компрометирующие жену записи журналистов не увидели свет. Пусть, в отличие от былых времен, такая информация не вызвала бы ажиотажа в обществе, но и наблюдать гадливые улыбочки знакомых дипломат не желал. Как там говаривали в древности? «Жена цезаря вне подозрений»? Вот-вот!

— Что это? — Сэндэл уже давно хотела спросить Элинора о происхождении свежего рубца на его груди, но прежде не решалась, чтобы не отпугнуть. — Стигмата?

Отвернувшись, фаустянин быстро застегнул рубашку:

— Нет, не стигмата. Я недостоин быть отмеченным святыми знаками, и у меня ее быть не может…

Она спрыгнула с постели и поймала его за руку:

— Так что же это в таком случае, Эл? Или ты мне не доверяешь?

— Зачем ты так? — укоризненный взгляд Зила не смутил ее, и Сэндэл продолжала требовательно смотреть ему в глаза; молодому человеку не оставалось ничего, как сдаться. — Просто уже скоро пересадка… Ну хорошо… — он сел на край кровати. — Мне часто снится сон — Всадник в желтом плаще, верхом на огненном коне. Мы сражаемся, но он всегда убивает меня ударом в сердце… Когда я просыпаюсь — рана остается…

— Максимилиан говорил, что стиг… что рана появляется у тебя и во время экспериментов. Это разве не связано?

Элинор сжал губы. Он и сам много раз думал об этих совпадениях, но к окончательному выводу так и не пришел…

Последующие полтора года ничего особенного не случалось. Зил неприятно удивлялся затишью, повисшему над поместьем Антареса. Интуиция подсказывала ему, что это очень дурное предзнаменование.

Они встречались с Сэндэл почти каждый день, но лишь как хозяйка и охранник. В очень редких случаях ей удавалось вырваться из-под надзора «всевидящего ока» и с жадным нетерпением срывать минуты настоящей нежности в руках того, кто любил ее с безоглядностью верного пса. Элинор понятия не имел, что Антарес, который знал о них все, с досадой так и называл его при жене — «псом». Или «гаденышем». Других слов по отношению к фаустянину в арсенале дипломата уже не находилось. Антарес не ожидал, что жена переиграет, а она переиграла и позволила себе отозваться на чувства безродного монашка.

— Да что же мне делать, Макси?! — в отчаянии кричала Сэндэл. — Я выполнила все, о чем ты требовал! Ты пойми: он чувствует меня насквозь! И любая фальшь с моей стороны будет им замечена, понимаешь?!

— Хм! Дорогая, — насмешничал Антарес, которому доставляло удовольствие видеть жену такой, — а ты ведь и рада убеждать его в обратном. Да еще и с такой самоотдачей, что тут волей-неволей засомневаешься…

— Вспомни, Макси, ты сам втравил меня в эту игру! Я не подозревала, что он эмпат. Иначе…

— Что иначе? Не стала бы лишать его девственности? Ха-ха-ха! Иди сюда!

Он демонстрировал ей последние записи, дополняя их своими комментариями:

— Посмотри на свое лицо, дорогая! Откуда это глупо-блаженное выражение? «Иначе»! Да техника плавится от того, что между вами происходит! Слепой-глухой-парализованный заметит это твое «иначе»!

— Так что же мне делать, наконец?!! — топала ногами писательница. — Ты не даешь мне бросить его, ты психуешь, когда я выполняю твою волю! Что мне делать?

— Я психую? Ты слишком большого мнения, дорогая, о себе и этом… гаденыше.

И Антарес бесился все сильнее, ведь она была права. Парадокс! Дилемма! Знал, видать, треклятый иерарх Эндомион, кого подсунуть. Угораздило же — принять эмпата! Но теперь оглядываться назад поздно. Эмма Даун не поймет. Слишком много сил и средств вколочено в этого парня, чтобы вот так легко уничтожить его и начать все заново, с другим фаустянином. Не-эмпатом. Хотя черт их знает: а почему бы им и всем не оказаться таковыми на Фаусте? Да и Сэндэл может выкинуть фортель. Если уж она осмелилась расколотить тогда, на катере, дорогостоящий интерактивный «Видеоайз», лишь бы переспать наконец-то со своим гаденышем, если их страсть длится уже два года и не только не собирается меркнуть, а лишь разгорается и обретает новые чувства, то на что хватит Сэндэл, если прикончить ее «зазнобу»?! Человеческий фактор! Да еще и женская психология, которую ни один дипломат до конца не постигнет, причем даже в том случае, если этот дипломат — другая женщина, а не Антарес…