Тина Дженкинс - Пробуждение

— О лекции или о лекторе? — уточнила она, прищурившись.

Нат почувствовал, что задал верный вопрос.

— О лекторе.

— О Дэвиде де Соуза? Шарлатан! — отрезала она и, посмотрев на его бейдж с фамилией, в свою очередь спросила: — А что здесь делаете вы, доктор Натаниэль Шихэйн?

— Я приехал сюда с Дэвидом де Соуза.

Она рассмеялась, а Нату неожиданно пришлась по душе искренняя непосредственность этого смеха. Потом он узнает, что ее зеленые глаза загорались особым огнем каждый раз, когда она задумывала какой-то розыгрыш. Но зла в ней не было. Озорные розыгрыши — лишь побочный продукт ее быстрого, не знающего устали ума.

— Значит, вы приехали сюда вместе? — уточнила она и насмешливо скрестила пальцы. — Может быть, вы — партнеры?

— Вы имеете в виду, не гей ли я? Нет, если только у меня нет брата-близнеца, о котором я ничего не знаю.

В следующие несколько дней они не столько посещали лекции и доклады, сколько предавались неистовой любви в его или ее гостиничном номере. Так Нат узнал, что Мэри отнюдь не испорченная и капризная, как ему померещилось вначале. Напротив, столь страстного, щедрого, искреннего и честного человека он еще никогда не встречал. Что касается Мэри, то и он ей тоже сразу понравился.

— Готова спорить, ты уже рассматриваешь наши отношения как «маленькое приключение в пустыне», — сказала она ему однажды.

— Вовсе нет, — возразил он.

— Надеюсь, ты не врешь, — сказала она, — потому что мне не хотелось бы, чтобы все кончилось настолько банально.

— Как именно?

— Так, как всегда бывает в подобных случаях. Ты вернешься в свой Лос-Анджелес, я улечу в Нью-Йорк. Какое-то время мы еще будем изредка перезваниваться или обмениваться мейлами, но потом все закончится.

— Мы что-нибудь придумаем.

— Нет, давай не будем ничего придумывать. Лучше расстаться сейчас, расстаться раз и навсегда, чем продолжать какие-то жалкие полуотношения. Так, по крайней мере, будет честно.

— Почему ты заговорила об этом, Мэри?

— Потому что, мне кажется, я влюбляюсь в тебя, — сказала она откровенно. — И мне не хочется навсегда застрять на ничейной земле, питаясь лишь надеждами. В конце концов, это просто унизительно — постоянно гадать, позвонишь ты или нет, на что похожа твоя повседневная жизнь, какой ты, когда ты не со мной, и… Нет, это не для меня. Я с этим покончила, да и тебе пора — по-моему, ты уже достаточно взрослый.

До этого дня Нат инстинктивно старался избегать доверительных разговоров со своими подружками, но на сей раз он был слишком рад и горд оттого, что Мэри хватило мужества открыться ему.

— И кроме того, — добавила она, выпячивая подбородок в присущей ей чуть комичной манере, которая с годами станет ему такой знакомой и родной, — я уверена, что у тебя — синдром Клувера-Баси.

— Это смертельно?

— Может быть.

— И каковы клинические симптомы? — осведомился Нат, обнимая ее за плечи, чтобы снова увлечь в постель.

— Ты тащишь в рот все подряд.

Меньше чем через год они поженились. С тех пор Ната перестали интересовать другие женщины. Больше всего его привлекала в Мэри ее готовность до конца отстаивать свои идеалы. Ее же — если верить ее словам — привлекал главным образом цинизм Ната, выдававший, как она утверждала, его по-детски чистую, ранимую душу. Нат хотел, чтобы она родила ему ребенка. Ему хотелось, чтобы Мэри забеременела, чтобы стала уязвимой, полностью зависимой от него, но она предпочитала не спешить. В Нью-Йорке она пользовалась репутацией многообещающего молодого ученого, поэтому, как только они решили, что поселятся у него в Лос-Анджелесе, Мэри без труда нашла место в Калифорнийском университете и целиком отдалась занятиям наукой. Она действительно была талантлива, и блестящие перспективы на этом поприще все еще казались ей более привлекательными, чем материнство.

Порой Нат даже ревновал ее к науке. Прирожденный аналитик и смелый экспериментатор, Мэри с жадностью набрасывалась на каждую статью по медицине, какая только попадала ей в руки. Дома в их общем кабинете высились эвересты и монбланы специальной литературы, причем многие книги были исчерканы карандашом или топорщились многочисленными закладками. Медицину Мэри любила до самозабвения, порой выдвигая блестящие теории, в которых было поровну гениальности и безумия. Во всяком случае, так казалось Нату, а он — лицо заинтересованное. Как бы там ни было, Мэри всегда искала — и находила — неожиданный выход из самой тупиковой ситуации, всегда смотрела в будущее.

Сам Нат занимал при своей талантливой, но увлекающейся жене положение скептика, который не верит ничему, что не подтверждено широкомасштабными эпидемиологическими исследованиями, и ведет тяжелую, но решительную борьбу со страховыми компаниями. Его частная практика в Беверли-Хиллс позволила ему открыть и финансировать бесплатную больницу в Хантингтон-парке. Теперь-то, дразнила его Мэри, он наверняка обеспечил себе тепленькое местечко в раю, но Нат знал, что не мог поступить иначе. Как и его отец, который, оставив врачебную практику, открыл бесплатную лечебницу в Северной Каролине, Нат считал, что должен вернуть обществу то, что в свое время от него получил. К счастью, не будучи стеснен в средствах, он мог осуществить свое желание. Нат мог бы зарабатывать и больше — многие из его пациентов имели непосредственное отношение к киноиндустрии, — однако он никогда не стремился работать в самом Голливуде. Нату претило быть, к примеру, личным врачом какой-нибудь стервозной «звезды», которая станет стремиться превратить в рекламную кампанию каждое пустячное недомогание. Сам он знал несколько врачей, которые по легкомыслию или из жадности стали работать со знаменитостями и киномагнатами и очень скоро превратились в самых заурядных жрецов божества Киноиндустрии. Но это не для него.

Пожалуй, единственным, что не очень нравилось Нату в Мэри, было ее увлечение криотехно-логиями. Не успев переехать в Лос-Анджелес, она тут же связалась с крошечной группой фанатиков-энтузиастов, которых университет приютил то ли из соображений престижа, то ли просто из жалости. Эти люди верили в возможность воскрешения живого организма при условии, что он будет заморожен по всем правилам. Сначала Нат решил, что для Мэри это что-то вроде хобби, которое помогает ей быстрее адаптироваться в обстановке чужого города. Но довольно скоро он с неудовольствием обнаружил, что его жена стала не только сторонником, но и горячим защитником этих по меньшей мере странных идей. Она даже читала в университете курс лекций по состоянию современной криотехники и ее перспективам и готова была мчаться хоть на другой конец города, если ей сообщали, что в тамошнем морге появилось подходящее тело или голова, которую необходимо срочно заморозить. Естественно, все это не приводило Ната в особый восторг. И увлечение Мэри ему не просто не нравилось — подспудно он чувствовал в ее характере некую сумасшедшинку, которая и побуждала ее отдавать столько сил теориям, которым еще долго суждено оставаться на периферии официальной медицинской науки. «Ну почему, почему ты заинтересовалась именно криотехникой?» — не раз допытывался Нат. «Потому, — отвечала Мэри, и ее зеленые глаза вспыхивали, словно изумруды, — что она такая странная ». «Считай это моим капризом, — добавляла она порой, дразня его. — Я — маленькая, слабая женщина, которая попала в совершенно чужой город. У меня может даже развиться депрессия, а против этого есть только два средства: либо загрузить себя работой, либо завести любовника».