Тина Дженкинс - Пробуждение

— Нат пытался покончить с собой сегодня ночью.

— Вот как? Но ему это не удалось?

— Нет, но он едва не преуспел.

— Во многих отношениях было бы лучше, если бы он умер, — сказал Рик, упруго спрыгивая с кровати.

Персис от удивления замерла на месте:

— Почему?!

— Потому что мы каждый месяц тратим на этого парня чертову уйму денег, а он упрямо отказывается с нами сотрудничать.

— А тот факт, что он — научная сенсация? Разве это не имеет никакого значения?

— Имеет, но не такое большое, как ты думаешь. Наш филиал должен как можно скорее встать на ноги и начать приносить прибыль. Главной целью проекта было испытание гартовского стимулятора роста, чтобы мы могли начать его коммерческое производство. Что касается Ната, то он сыграл свою роль, поэтому, когда я вижу, какую значительную часть бюджета мы тратим только на то, чтобы лечить его, я невольно спрашиваю себя, сумеем ли оправдать эти расходы и как Нат…

— Я не хочу обсуждать это сейчас, — решительно перебила мужа Персис, направляясь к двери.

— Нет, ты меня не поняла! Я вовсе не хочу ставить под сомнение твою работу, — быстро сказал Рик. — Ты прекрасно потрудилась и достигла значительных успехов. В этом никто не сомневается, но…

— Не трать на меня свои банальные похвалы, — снова перебила Персис. — Оставь их для наемных работников.

С этими словами она выскочила за дверь.

Войдя в палату, Персис обнаружила в ней Монти, который, стоя на коленях возле койки Ната, что-то шептал ему на ухо. Нат, казалось, спал, но кожа у него на лице была совсем серой, как у тяжелобольного, и блестела от испарины.

— Он так сильно стиснул зубы, — сказал Монти, глядя на Персис снизу вверх, — что я едва сумел разжать ему челюсти, чтобы достать оставшиеся таблетки. А когда я вызвал рвоту, в ней была кровь…

Как раз в этот момент Нат пришел в себя и, открыв налитые кровью глаза, поморщился, словно от сильной головной боли.

Монти и Персис вместе переложили его на каталку и отвезли в лабораторию, где Голову соединяли с телом. Так Нат впервые попал за пределы своей «квартиры» в подземном этаже.

— Здесь это все и происходило, — объяснила ему Персис. — Я имею в виду операцию, которая вернула тебе жизнь.

Нат не ответил, и она посмотрела на него. Его глаза снова были закрыты, а зубы крепко сжаты. Подбородок покрывала густая рыжеватая щетина, в которой Персис с удивлением заметила серебристые волоски.

— Я должна произвести полное транскраниальное исследование твоего мозга, — сказала Персис чуть более жестким тоном. — Если хочешь, могу дать тебе наркоз.

— Мне все равно, — отозвался Нат, но глаза не открыл.

Они сделали укол, выждали, пока все его мускулы расслабятся, потом развернули каталку таким образом, что голова Ната оказалась под рабочей панелью мультиспирального томографического сканера. Персис работала как одержимая, слой за слоем фотографируя серое вещество и посылая результаты на компьютер Монти для проверки.

— Мне кажется, я обнаружила источник его депрессии, — сказала она наконец. Ответа не было, и Персис удивленно вскинула глаза. Монти спал, уронив голову на клавиатуру.

— Монти! — шепотом позвала Персис.

Вздрогнув, Монти открыл глаза и выпрямился:

— Что?!

— Взгляни-ка на это.

Томограмма лимбической системы Ната напоминала сделанный со спутника фотоснимок лунной поверхности. Одним движением трекболла Персис увеличила многочисленные проводящие пути, соединяющие лимбическую систему с передними участками коры.

— Мне кажется, дело в том, что его лимбическая система наделена слишком большой, гм-м… производительностью. Все проводящие пути, ведущие к коре, были восстановлены нами в полном объеме, так что с этой стороны все в порядке. Проблема в том, что ему не хватает проводящих путей, идущих в обратном направлении, а ведь именно по ним передаются от коры импульсы торможения. Очень хорошо, что Нат испытывает больше эмоций, чем раньше; плохо то, что его эмоции не демпфируются корой. Пожалуй, придется ввести ему еще какое-то количество стволовых клеток.

«Снова расходы, — подумала она. — Или, как сказал бы Рик, «непроизводительные издержки». Ну и черт с ним! Я сделаю все, что будет в моих силах, только бы Нат остался жив».

Узнав, что Нат пришел в себя после наркоза и снова находится в своей палате, Гарт надолго задумался. Он чувствовал, что должен что-то сказать своему пациенту, но как вообще разговаривают с неудавшимися самоубийцами? Но что-то сказать было необходимо, и в конце концов он отправился в палату. Когда он вошел, Джессика как раз брила Ната. Глаза у него все еще красные, но на губах появилась незнакомая Гарту странная усмешка.

— Ты выглдишь намного лучше, — сказал Гарт и кивнул. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Хочешь поговорить о том, что случилось?

— Нет.

— Тогда вот что… Давай рассматривать ночное происшествие как некий… критический пункт, как психологический и физический минимум. Начиная с этого момента ты будешь чувствовать себя все лучше и лучше…

Но Нат только криво усмехнулся, и Гарт, с самого начала чувствовавший себя не очень-то уверенно, окончательно утратил почву под ногами.

— Видишь ли, Нат, мы… Мы все очень любим тебя, переживаем за тебя. Я отлично понимаю, как трудно тебе пришлось, но…

— Правда понимаете?

— Ну, мне кажется, я имею некоторое представление… — Гарт замолчал. Нужно позвать Карен, решил он. Быть может, она сумеет как-то разговорить Ната, достучаться до его сердца и рассудка.

Карен вошла в палату запыхавшись, как после быстрого бега. Сев на кровать к Нату, она взяла его за руку и повернулась к Гарту:

— Могу я поговорить с ним один на один?

— Разумеется. — Гарт кивнул и вышел.

Когда они остались одни, Карен еще долго молчала и только пристально смотрела на Ната своими светло-серыми внимательными глазами. Наконец она сказала:

— То, что произошло, меня вовсе не удивило, Нат. Я ждала, что ты попытаешься сделать что-нибудь подобное с тех самых пор, как ты пробудился.

При этих ее словах выражение лица Ната немного смягчилось, но он не собирался ни оправдываться, ни тем более говорить какие-то успокоительные слова. Он хотел выбраться отсюда — и точка. И как только за ним перестанут следить, он обязательно испробует какой-нибудь другой способ. Кровь подобно молоту стучала у него в ушах, с каждым ударом к горлу подступала тошнота, но он крепился изо всех сил.

Карен снова пожала его пальцы.

— И вот теперь, мне кажется, пришла пора сказать тебе то, что я скрывала от тебя все это время.

— Что же именно?

Выразительное лицо Карен на мгновение осветилось радостью, словно она вспомнила что-то очень приятное: