Александр Бушков - Дикарка

Повернулась и решительно ушла в дом. Старичок не то что обошел — обежал Марину крутом, восхищенно таращась и загадочно гримасничая.

— Боже ты мой! — воскликнул он с надрывом. — Из города!.. И в джинсах, в натуральных джинсах!

Из глаз у него потекли слезы. Марина подумала спокойно: а ведь этот уродец из кунсткамеры, судя по возрасту, может и помнить коечто…

— Откуда вы?

— Ну, вообщето я из Питера, — сказала Марина. — Как бы вам объяснить, где это…

— Не нужно! — живо прервал старик. — Ненужно, что вы! Ах ты, боже мой, Петербург! Нева! Летний сад! — он произносил все эти слова с невероятным умилением, наслаждаясь каждым звуком. — А здесь столько лет ни газет, ни телевизора…

Несмотря на шутовскую одежду, старик показался Марине человеком вполне цивилизованным. Ну да, конечно, он ведь из прошлого, сразу ясно…

— Что же мы стоим? Проходите в дом, проходите! — старичок сорвался с места, вприпрыжку взбежал по трем ступенькам, распахнул дверь. Марина, не колеблясь, поднялась на крыльцо. Навстречу прошла та самая женщина — как мимо пустого места, с совершенно отрешенным лицом.

— Сюда, сюда пройдите! — старичок бежал впереди. — Это моя комната, мой кабинет!

Марина, подняв брови, присмотрелась к «кабинету». Мебель не то что простая — примитивнейшая, сколоченная из коекак обструганных досок, что кровать, что стол с двумя табуретами. Однако на грубой, приколоченной к стене полке стояли штук двадцать книг, а в углу красовался невероятно древний на вид небольшой телевизор или монитор старинного компьютера.

— Работает? — кивнула она в ту сторону.

— Да что вы… — чуть ли не плача, сказал старик. — Электричества нет уж лет десять. Садитесь, что вы стоите…

— Так, — сказала Марина, осторожно усаживаясь на табурет, казавшийся хоть и неказистым, но прочным. — Значит, и телефона мне у вас не найти?

— Откуда?..

— Даже у атамана?

— Ну, откуда у атамана телефон?.. До ближайшего телефона — километров пятьдесят…А вы кто?

— Я ученый, — сказала Марина.

— И чем занимаетесь? — спросил старик с живейшим любопытством.

— Социологией, если вы понимаете, что это такое, — сказала Марина, не особенно раздумывая.

Разоблачения она в этих условиях не боялась. Старикашка наверняка торчит тут долгие годы, в отрыве от цивилизации, так что можно нести любую галиматью и, не моргнув глазом, уверять, будто это и есть современная социология, будто та социология, в которой, очень может быть, старик когдато разбирался, здорово изменилась, до полной неузнаваемости…

Но он не лез с коварными вопросами — вытянув шею, полузакрыв глаза, мечтательно тянул:

— Социология… Этнография… Кибернетика… Я ведь еще помню.

— Вы, должно быть, многое помните, — вежливо сказала Марина.

— Ого! Мне семьдесят один… или два… или все же один… Помню лишь, что уже за семьдесят. Я ведь еще помню не только Россию, но даже Советский Союз… Мне сравнялось тогда двадцать один год, и мы защищали Белый Дом…

— Вы что, бывали в Вашингтоне? — удивилась Марина. — Чтото я не помню, чтобы Белый дом пятьдесят лет назад от когото приходилось защищать…

— Я имею в виду наш Белый дом… — его морщинистое, крохотное личико исказилось, он ударил себя по голове сухим кулачком. — Ну, зачем?

— Что — зачем? — лениво спросила Марина, блаженно вытянув усталые ноги.

— Зачем мы защищали Белый дом?

— Откуда я знаю? — пожала она плечами. — Вам должно быть виднее. Я вообще не знаю, что это за дом такой, от кого вы его защищали и зачем…

— Вот именно, зачем, зачем? — из глаз у него бежали слезы. — Кто мог знать?.. Мы недумали, что так получится… Хотите молока?

— Пожалуй.

Он убежал кудато и вскоре вернулся со странным сосудом из обожженной глины и такими же стаканами. Налил их до краев, пододвинул один Марине.

Она поднесла свой к губам, принюхалась с некоторым колебанием. Нет, конечно, старикашка разливал из одного сосуда и уже отпил из своего стакана, так что вряд ли хочет ее отравить. Но на привычное молоко эта густая белая жидкость не походила ничуть, она пахла совершенно иначе, чемто, вот странно, живым…

— Пейте, пейте! Это молоко!

— Из коровы? — уточнила Марина. Мало ли что у них могло именоваться молоком.

— Из коровы, конечно!

Она медленно осушила свой стакан до донышка — с непроницаемым лицом, ни разу не поперхнувшись. На курсах выживания в джунглях приходилось пить и не такую гадость, насекомых жрать… И на вкус эта жидкость ничем не напоминала привычное молоко. Нельзя сказать, что вкус особенно неприятный, просто он решительно другой…

— Вы здесь давно? — спросила она, чтобы поддерживать светскую беседу.

— Четырнадцать лет. Когда началась смута в России, я здесь отдыхал. И не смог уехать, когда все рухнуло… Так и прижился, знаете ли, коров пас… Да и теперь, собственно… Иногда приходится когонибудь учить читатьписать, попадаются даже в нашей глуши люди, учат детей. Богатые, конечно, местная аристократия, если можно так выразиться. Бог ты мой, как хочется в город, вы бы знали…

— Вот совпадение! — сказала Марина. — Мне тоже.

— Но как вы тут оказались?

— Отстала от поезда. Он остановился, все вышли погулять, я отошла в лес по некоторой надобности… Поезд ушел.

— Ну, конечно, вы не знаете нашей жизни, вы же ученый… — старик наклонился к ней. — Что там у вас говорят? Когда Америка развалится?

— Развалится? — переспросила Марина. — А собственно, почему она должна развалиться? Чтото она на моей памяти таких поползновений не выказывала… А вы что, ждете?

— Ого! — он перегнулся к ней через стол, глаза сверкали лихорадочным блеском. — День и ночь! Она когданибудь окончательно развалится, и Россия вновь станет великой!

— Потому что Америка развалится?

— Ну конечно!

Марина с сомнением покачала головой.

— Помоему, одно из другого не вытекает автоматически…

— Да что вы, девушка! Вы хоть имеете представление о величии истории России? Куликовская битва, Бородинское поле!.. Мы еще будем править миром! Я! — он ударил себя в грудь. — Я пасу коров! А ведь я профессором был, понимаете? Профессором! Еще в Советском Союзе! Я формировал умы и вел людей к знаниям!.. Что вы на меня так смотрите?

Марина, в свою очередь, наклонилась к нему и, не в силах с собой справиться, сказала с расстановкой:

— Значит, это ты все устроил? Ты?! И такие, как ты?

— О чем вы? — спросил он в недоумении.

Она не владела собой, ее подхватила обжигающая дикарская ярость. Выбросив молниеносным движением руку и сграбастав старичка за ворот ветхой рубахи, она продолжала почти спокойно:

— Я не помню, что такое Советский Союз, знаю только одно: если он развалился, был неполноценным, следовательно, и жалеть о нем незачем!.. Что такое Россия, я помню чуточку лучше. Какникак первые восемь лет жизни прожила в России. Она оказалась столь же ублюдочной, рассыпалась, но я не о том… Это вы все устроили — профессора сраные, политики дерьмовые, ученые!.. Умы он формировал, старый лидер! К знаниям вел! Ну, и к чему ты привел, козел? К чему вы все привели?!