Песах Амнуэль - Салат из креветок с убийством

— Борис, — повернулся к Берковичу Хан, который, как оказалось, не настолько был поглощен разговором с Хутиэли, чтобы не слышать, что говорила его спутница, — расскажи Рене о деле Арончика. История это достаточно старая, чтобы о ней забыли в управлении, и достаточно новая, чтобы о ней не слышала Рена.

— Это было до того, как мы с Наташей поженились!

— И что? — удивился Хан. — Ты хочешь сказать, что все, что было раньше, вообще не имеет никакого значения?

— Нет… Хорошо, — решил Беркович. — Я, между прочим, был тогда всего лишь сержантом и постоянно цапался с Гореликом…

— Сержант Горелик, — объяснил Хан своей кузине, — был в те годы самым известным в управлении человеком. Он заваливал все дела, какие ему поручали. Кончилось тем, что он ушел из полиции и сейчас держит фалафельную в Шхунат А-тиква. Но это так, к слову. Рассказывай, Борис…

— Я бы на твоем месте обязательно женился! — воскликнул инспектор Хутиэли, когда сержант Беркович положил телефонную трубку. — Достаточно посмотреть на тебя, когда ты разговариваешь с Наташей по телефону, и можно смело сказать: человек созрел для брака.

— Какого человека вы имеете в виду, инспектор? — мрачно спросил Беркович. — Если того, кто ждет в приемной, то назвать его человеком можно только при большой игре воображения. Кстати, что это за личность и что ей здесь нужно?

— А, — махнул рукой Хутиэли, — это Арончик. Выглядит он непрезентабельно, потому что провел ночь на площади Дизенгоф.

— Участвовал в демонстрации гомосексуалистов?

— Нет, с сексуальной ориентацией у него все нормально. Настолько нормально, что лет десять назад он сел за изнасилование своей квартирной хозяйки. Выйдя из тюрьмы, явился к ней опять и заявил, что снимать квартиру намерен либо у нее, либо — нигде. Ты ж понимаешь, женщина предпочла не искушать судьбу вторично и отказала. С тех пор Арончик живет на улице.

— А здесь он что делает? — удивился Беркович. — Или его привлекли за бродяжничество?

— Нет, — вздохнул Хутиэли. — У полиции нет собственных хостелей, а для тюрьмы Арончик еще не созрел. Не знаю, чего он хочет сейчас, давно я его не видел, в последний раз он к нам заглядывал года полтора назад, ты еще здесь не работал. А действительно, — инспектор удивленно посмотрел на Берковича, — что ему нужно? Ну-ка, позови, послушаем… Кстати, кто его впустил-то?

Этот вопрос Хутиэли и задал оборванцу лет сорока, когда тот вошел в кабинет и тяжело плюхнулся на единственный свободный стул.

— Кто впустил, кто впустил… — пробормотал Арончик. — Есть еще в полиции добрые люди. Правда, мало.

— А если конкретно? — поморщился инспектор. — Ты ведь пришел, как в старые времена, продать информацию, я правильно понял?

— Правильно, — кивнул Арончик. — Триста шекелей.

— Бюджет в этом году сократили, — покачал головой Хутиэли. — Так что если хочешь поделиться безвозмездно — давай. А если нет, так я тебя привлеку за сокрытие информации о преступлении. Пойдешь в тюрьму.

— Напугал! — хмыкнул Арончик. — Я бы с удовольствием, но ведь судья больше чем на двое суток арест не продлит, какие у вас причины меня сажать? О каком преступлении вы толкуете, инспектор?

— О смерти Моти Визеля, о чем еще! — буркнул Хутиэли, приведя Арончика в состояние крайнего возбуждения.

— Послушайте, инспектор! — воскликнул бродяга. — Вы откуда… Кто вам сказал, что… И вообще!

— Всем известно, — назидательно произнес инспектор, — что ты околачиваешься возле дома Нурит. Мало тебе одного срока? Не хочет женщина, так оставь ее в покое.

— Не вмешивайтесь в мою личную жизнь, инспектор! — гордо заявил Арончик. — Я, как вы выразились, околачиваюсь там, где мне хочется, у нас свободная страна!

— Безусловно, — согласился Хутиэли. — В той самой квартире, которую Нурит сдавала тебе десять лет назад и где ты ее… м-м…

— Ах, не напоминайте! — вскричал Арончик, воздевая руки.

— Скажите, какой стыдливый… Так вот, в той самой квартире двое суток назад умер жилец, страховой агент по имени Моти Визель. Умер на глазах трех его друзей — стоял и вдруг упал мертвый. Полагаю, что ты можешь что-то сказать о том, почему это произошло. Я прав?

— Вы верно выразились, — задумчиво произнес Арончик. — Такое у меня предчувствие, что Моти хлопнули. Были причины.

— Причины, может, и были, — пожал плечами Хутиэли, — но, да будет тебе известно, эксперт однозначно утверждает, что Визель умер от обширного инфаркта. Никто его не убивал и убить не мог. Так что твоей информации, в чем бы она ни состояла, грош цена…

— Погодите, инспектор, — вмешался Беркович, внимательно слушавший разговор Хутиэли с бродягой, — я слышал об этой истории краем уха на утренней летучке. Дело ведет Горелик?

— Именно. Это дело скинули на сержанта, потому что там и искать-то нечего, — хмыкнул инспектор. — Никакого криминала.

— Смерть Визеля действительно была естественной?

— Однозначно. Инфаркт. Случается даже с молодыми людьми, ничего не поделаешь.

— Я все же хотел бы послушать, что имеет сказать… э-э… Арончик.

— С вашего позволения, мое имя Арон Шикльгрубер, — заявил бродяга, приподнимаясь на стуле.

— Теперь ты понимаешь, Борис, почему этого типа все предпочитают звать только по имени? — ехидно спросил инспектор.

— М-м… да. Так что вы хотели сказать, господин… э-э… Арон?

— Сто шекелей, — потребовал однофамилец главного негодяя планеты.

— И ключ от квартиры? — произнес Беркович фразу, которую присутствующие не поняли. — Хватит с тебя пятьдесят.

Он достал бумажник и протянул Арончику купюру.

— Эй, — воскликнул инспектор, — что ты делаешь? Теперь он тебя достанет своей информацией!

Бродяга схватил купюру, рассмотрел на свет, сложил и спрятал в карман, больше похожий на дыру в одежде.

— Так вот, — сказал Арончик, глядя Берковичу в глаза и не обращая на Хутиэли никакого внимания, — в тот вечер в гостях у Моти были три его друга: Цахи, Реувен и Барак. Цахи работает в компьютерной фирме, Барак — в каком-то министерстве, а Реувен — химик, причем, я слышал, гениальный. Впрочем, это и полиции известно. А неизвестно полиции, что Барак с Реувеном ненавидят Моти сильнее, чем моя бабушка ненавидела свою свекровь, вечная ей память.

— Почему? — быстро спросил Беркович.

— Старая история. Они вместе служили в Гивати. Была какая-то очередная военная операция в Ливане, Реувен был ранен, Барак бросился его спасать и был ранен тоже. А Моти струсил. Или хуже того. Я слышал о какой-то истории с девушкой… Моти за ней ухаживал, она предпочла Реувена… В общем, Реувен как-то сам говорил, что Моти намеренно не стал их спасать — воспользовался случаем и оставил умирать на поле боя. Негодяй, верно? Я бы на месте Реувена тоже захотел его убить.