Песах Амнуэль - Салат из креветок с убийством

— Я понял, не нужно читать мне лекцию, — прервал друга Беркович. — Гиблое дело, верно?

— Абсолютно, — вздохнул Хан.

Весь вечер Беркович был задумчив, и когда Наташа решила рано отправиться спать (ей было скучно смотреть телевизор с молчавшим и погруженным в себя мужем), он тоже поплелся в спальню. Лег, обнял жену и неожиданно спросил:

— Зачем убивать человека, у которого нет врагов?

— Сейчас нет, а вчера, может, были, — пробормотала Наташа.

— Вот и я об этом. Противоречие, верно? Извини, я сейчас.

В гостиную Беркович прошлепал босиком, забыв о тапочках. Позвонил сначала в полицейский архив, вызвав приступ раздражения у дежурного, а потом сел к компьютеру и до трех ночи разбирался с историей приватизации в российской металлургической промышленности.

Утром Беркович уехал из дома, когда Наташа еще спала, зато вечером вернулся рано и в хорошем расположении духа.

— Пойдем к кафе? — предложила Наташа. — Арончик хочет в «Азриэли» — поиграть на детской площадке.

— Непременно, — сказал Беркович. — А по дороге я тебе расскажу о деле, которое сегодня закончил.

Так он и сделал. Арончик скатывался с горки, Борис с Наташей сидели на скамеечке, освещенные заходившим солнцем, и рассказ о трагической смерти Бергмана прозвучал, как не очень страшная сказка о злых разбойниках:

— Когда приватизировали комбинат, Бергман, как многие другие в те годы, заработал много денег, но оставил с носом лучших друзей, которые ему помогали. Когда в середине девяностых начались разборки, Бергман сбежал в Израиль, воображая, что здесь его не достанут. В списке присутствовавших на похоронах был только один человек, который знал Бергмана по прошлой жизни: Хаим Чернецкий.

— Так он же о смерти Бергмана узнал по радио, — напомнила Наташа.

— Узнал по радио, — согласился Беркович. — И дома у Бергмана не бывал никогда. Алиби безупречное. А подарочек бывшему шефу послал по почте. Коробку конфет от бывшего сослуживца Бергман получил за три дня до гибели. Тогда же и попробовал — покойный любил сладкое, это Анна Моисеевна подтвердила. Оставшиеся конфеты доели вместе — Бергман угостил домработницу.

— Конфеты были отравлены? Но ведь женщина не…

— Само по себе вещество безвредно, но из организма довольно долго не выводится. И если в это время съесть обычные, совершенно не ядовитые грибы…

— Я поняла! — воскликнула Наташа. — Я читала о таких ядах. Где же я об этом читала? Совсем недавно… Но откуда Чернецкий знал, что Бергман будет есть грибы?

— Уж это он мог предположить с полным основанием, — пожал плечами Беркович. — Вкусы бывшего начальника были ему хорошо знакомы. Вместе в свое время по грибы ходили. Чернецкий прекрасно понимал, что Бергман и в Израиле останется заядлым грибником. На прошлой неделе прошли первые в этом сезоне дожди, и о том, что в лесах сейчас много грибов, даже в новостях сообщали. Подгадать с посылочкой было не так уж сложно.

— Допустим! Но достать яд, наверно, очень сложно? Это не цианистый калий.

— В России? За деньги? Все что угодно. В девяносто восьмом Чернецкий с семьей репатриировался в Израиль и привез с собой эту отраву. Несколько лет ушло на то, чтобы все разузнать.

— Он сознался? — помолчав, спросила Наташа.

— Ты, как Вышинский, считаешь, что признание — царица доказательств? — с укором спросил Беркович. — Нет, молчит, как рыба. Но доказательства есть. Мы нашли бутылочку с токсином.

— Он ее не выбросил? — поразилась Наташа. — Самую главную улику? Это же глупо!

— Знаешь, во сколько она ему обошлась? Деньги пожалел. К тому же, он не весь яд использовал — даже меньше половины. А если бы сейчас фокус не сработал, и пришлось бы повторить попытку? Нет, Наташа, яд ему был еще нужен. К тому же, Чернецкий был уверен, что никто его не вычислит. Я видел его на похоронах, и знаешь, о чем подумал? Вот человек, который любил покойного.

— Как же ты ошибся, — иронически сказала Наташа.

— Я никогда не ошибаюсь, — самоуверенно заявил Беркович. — Он действительно готов был за начальника в огонь и воду. Пока тот его не обокрал. И тогда любовь…

— Это нам, женщинам, понятно, — заключила Наташа. — От любви до ненависти один шаг.

— Ты слышал, Борис, — сказал Хутиэли, — в какую неприятную историю попал твой друг Хан?

— Краем уха, — отозвался Беркович, не отрывая взгляда от экрана компьютера, где он читал протокол допроса торговцев наркотиками, задержанных вчера неподалеку от рынка Кармель. — Я шел по коридору и слышал, как две девушки из канцелярии перемывали Рону кости. По-моему, они обошлись с его костями слишком сурово, проще было их закопать. А что, собственно, произошло?

— Расскажу, если ты будешь слушать, — ехидно сказал Хутиэли. — Ты так увлекся протоколом, что не смотришь в мою сторону.

— Я слушаю, — сказал Беркович. — Ведь ваша информация предназначена для слуха, верно? А глаза свободны, вот я и использую их по назначению. Одно не мешает другому.

— Ты способен читать один текст и одновременно слушать другой? — заинтересованно спросил Хутиэли.

— Все способны, — отрезал Беркович. — Просто никому не хочется производить над собой усилие.

— Какое усилие? — осведомился Хутиэли. — Я, к примеру, если что-то читаю, то должен сосредоточиться на тексте. Не могу же я одновременно…

— Можете, — сказал старший инспектор. — Хотите, проведем эксперимент?

— Над тобой — пожалуйста, — кивнул Хутиэли. — Читай протокол, а я буду тебе рассказывать. Потом ты мне перескажешь все, что услышишь. Правда, кто докажет, что, слушая меня, ты действительно будешь одновременно читать с экрана?

— У меня же глаза бегают по строчкам, — возмутился Беркович, — и вы это видите.

— Глаза у тебя всегда бегают, — хмыкнул Хутиэли. — То ли от излишней жизненной активности, то ли от нечистой совести.

— Слишком сложные объяснения, — отмахнулся Беркович. — Не проще ли предположить, что я всегда что-нибудь читаю? Так вы будете рассказывать?

— Ты слушаешь?

— Уже пять минут.

— Дело в том, что неделю назад Рон и двое искусствоведов, экспертов по экспрессионизму, были приглашены в Музей современного искусства для проведения экспертизы рисунка, нарисованного самим Клодом Моне. Кстати, — с подозрением осведомился Хутиэли, — ты знаешь, кто это такой?

— Моне? — удивился Беркович. — Слышал. И видел тоже. У Наташи есть несколько альбомов… Скажу честно, я в этом ничего не понимаю, мне больше нравятся Рафаэль, если из итальянцев, а из русских — Левитан.

— Левитан — русский? — в свою очередь удивился Хутиэли. — Странно, чисто еврейская фамилия.

— Русский, — подтвердил Беркович, не став вдаваться в подробности. — Так что этот Моне?