Миккель Биркегор - Тайна «Libri di Luca»

Йон заметил, как Катерина на мгновение закатила под лоб глаза и только потом вопросительно посмотрела на Иверсена. Старик кивнул:

— Ладно, По, раз уж ты так хочешь, поднимайся. Я сейчас приду.

Молодой человек бодрым шагом вышел за дверь. Катерина медленно последовала за ним.

— Будь к нему снисходителен, — сказал Иверсен, оставшись с Йоном вдвоем в библиотеке. — В свое время мы в буквальном смысле слова подобрали По на улице, где он пытался выжить исключительно за счет своих способностей Чтеца. Лука столкнулся с ним на Строгет, [17] Строгет — пешеходная улица в Копенгагене. где По читал стихи прохожим — и, кстати, пользовался немалым успехом. Многие прохожие останавливались, чтобы его послушать, и большинство из них кидали деньги в коробку из-под сигар у его ног. Лука распознал, кто он такой на самом деле. Опытный вещающий, как правило, чувствует, когда кто-либо, подобно ему самому, «заряжает» текст, а По даже и не думал это скрывать. — Иверсен с доверительным видом наклонился к Йону: — Как ты, наверное, уже догадался, Йон, у нас есть немало причин скрывать свои способности. Мы не можем допустить, чтобы какой-нибудь юнец, такой, например, как По, компрометировал нас лишь потому, что и сам не подозревает, с чем имеет дело. — Он сделал красноречивую паузу и продолжил: — Лука взял его к себе под крыло, и в последние полгода он превратился в неотъемлемую часть букинистического магазина. Мы даже стали постепенно испытывать к По симпатию, что, похоже, обоюдно, хотя сам он этого никогда не демонстрирует. Однако, как ты сам мог убедиться, лавку нашу он любит страстно.

— Он, что же, считает, что я хочу лишить его магазина? — спросил Йон.

— На его долю выпало уже столько испытаний, — со вздохом сказал Иверсен, — и случалось это так часто, что он постоянно ожидает какого-либо подвоха.

Йон задумчиво кивнул.

— Да, ну а теперь я, пожалуй… — Иверсен указал на дверь, поднялся и вышел из библиотеки. Гулкий звук его шагов по коридору донесся до Йона, затем послышался скрип лестницы, и наконец все стихло.

Оставшись в одиночестве, Йон встал и начал изучать содержимое книжных полок. Названия многих томов были ему неизвестны, кроме того, по-настоящему древние издания были в большинстве своем на латыни или греческом, а этих языков он не знал. Разумеется, немало было в библиотеке итальянских книг, и хотя Йон на протяжении долгих лет не упражнялся в итальянском, он все же еще был в состоянии кое-что разобрать.

В некоторых случаях заглавия, указанные на корешках, были искусно стилизованы — исполнены готическими буквами или же украшены крошечными картинками, — так что иногда приходилось прилагать немалые усилия, чтобы их прочесть. Иные труды и вовсе не имели переплета, представляя собой стопки пожелтевших листков, скрепленных кожаным шнурком или бечевкой. Были также книги в переплетах с железным покрытием и металлической отделкой на корешках и по углам обложки, а также издания, заключенные в переплет из тоненьких дощечек с выжженными на них разнообразными узорами и названием.

В конце концов Йон почувствовал, что у него начинает рябить в глазах от всех этих буковок. Он сел в одно из мягких кожаных кресел и осмотрелся. Несложно было представить себе, что в составлении этой коллекции участвовало несколько поколений Кампелли; труд был начат ими еще в Италии и не прекращался во время скитаний по странам Европы и после прибытия семьи в Данию. На мгновение Йон как будто увидел их, небольшую группу своих родственников, толкающих перед собой груженую тележку, сгорбившихся под тяжестью книг и гнетом великой тайны. Откинувшись на спинку кресла и откинув назад голову, Йон прикрыл лицо ладонями обеих рук.

В последнее время он работал все больше, и усталость накапливалась. За исключением часов, уходивших на сон, все свое время он тратил на дело Ремера.

Портфель с документами, которые он по вечерам брал с собой, а утром приносил обратно, становился все тяжелее и тяжелее. Дом стал как бы продолжением его рабочего кабинета. Отдых на площадке на крыше, а также приготовление нормальной человеческой еды на новой кухне также остались в прошлом. Теперь он вынужден был заказывать по телефону обеды в ближайших ресторанчиках быстрого питания или же разогревать себе в микроволновке купленные по дороге домой дешевые готовые блюда.

Йон поднял руки и, соединив указательные и средние пальцы, принялся круговыми движениями массировать виски. Он попытался дышать медленнее, делая глубокие вздохи, и почувствовал, что пульс становится реже, а тело постепенно вновь обретает прежний вес.

Трудно, пожалуй, было выбрать момент, когда бы смерть Луки пришлась более некстати.

Окончив массировать виски, Йон опустил руки на подлокотники кресла. По-прежнему не открывая глаз, он продолжил свою успокоительную дыхательную гимнастику. Грудь его мерно вздымалась и опускалась; Йону представлялось, что он слышит, как воздух наполняет легкие и вновь из них выходит.

Слышал он, однако, не только это. Стоило ему насторожиться, как в ушах сразу же возникал негромкий гул. Казалось, что в помещение проникает тихий, едва различимый шепот, который понемногу нарастал, как будто приближаясь или же просто становясь громче. Слова Йон разобрать не мог, как ни старался; он не мог также понять, мужские или женские это голоса — ибо голос был явно не один. Больше всего это напоминало ропот толпы. Звук был таким тихим и слабым, что Йон даже задержал дыхание, стараясь определить, откуда именно он доносится, но лишь только ему казалось, что он определил наконец верное направление, как гул внезапно раздавался совсем с другой стороны. Сердце его забилось быстрее, он сделал большой глоток воздуха, снова затаил дыхание и прислушался.

Стараясь сосредоточиться, Йон изо всех сил сжал ладонями подлокотники.

Внезапно в сознании его вспыхнули зрительные образы: абстрактные фигуры и цвета вперемешку с мирными пейзажами и сражающимися рыцарями, пиратами и индейцами. Картины подводного мира с морскими чудовищами, водолазами и подводными лодками сменяли причудливые лунные ландшафты и однообразные пески пустынь, а за ними вновь следовали покрытые снегами равнины, раскачивающиеся палубы кораблей. И все это возникало и исчезало с немыслимой быстротой, как в каком-то бешено вращающемся калейдоскопе. Мокрая от дождя булыжная мостовая разом превращалась в залитую солнцем и пропитанную потом гладиаторов арену древнего цирка, а та, в свою очередь, уступала место веренице объятых пламенем зданий. Языки огня стремились дотянуться до золотой луны, которая вдруг оборачивалась глазом огромного дракона. Чешуйчатое веко, прикрывая глаз, внезапно становилось косяком мелкой рыбешки — легкой добычей чудовищных размеров касатки, в которую вонзал свой гарпун бывалый моряк в желтом комбинезоне.