Игорь Исайчев - Чужая дуэль

– А здесь еще и кормят? – саркастически приподнял я брови.

– А то, как же. Раз в день непременно. В трактире-то состоятельные господа, типа тебя, трапезничают. Опосля них, доложу я тебе, уйма отменной хавки остается. Вот мудреный трактирщик и наладился ее для кормежки арестантов полицейскому ведомству по дешевке сбывать…

Обрывая разговор, в замке загрохотал ключ. С душераздирающим скрипом отворилась мощная, с обеих сторон обитая железом, дверь и щурясь со свету, забавно морща нос от разлитого по камере смрада, за порог шагнул один из полицейских, задерживавших меня на постоялом дворе.

Андрюха оживился, шустро соскочил с нар, переломился в поклоне и неожиданно тонко для своей туши, проблеял:

– Здравы будьте, Никодим Ананьевич!

Не обратив на Стахова ни малейшего внимания, словно перед ним было пустое место, вошедший наставил на меня палец и брезгливо процедил:

– Ты! На выход!

Директор Департамента сыскной полиции Тагир Равшатович Бибаев находился в крайне скверном расположении духа. Он только что грубо сорвался на заместителя, но облегчения это не принесло. Полковник Подосинский с налившимся кровью лицом, как ошпаренный выскочил из кабинета, однако хлопнуть дверью не посмел.

Бибаев закурил дорогую папироску с длинным мундштуком, поднялся из-за роскошного стола красного дерева дорогим зеленым сукном на столешнице. Несколько минут мерил шагами кабинет, давя раздражение, затем приоткрыл дверь и бросил адъютанту:

– Мой экипаж к подъезду. Через четверть часа выезжаем на место убийства Прохорова.

Тот, вытянувшись в струну, каркнул «Есть!» – и сорвался выполнять распоряжение.

Бибаев недавно стал генералом. Только он один знал, что стоило инородцу незнатной фамилии пробиться наверх. Тагир Равшатович сменил на посту директора Департамента генерала Завравжнова, промахнувшегося с покровителем.

Будучи длительное время чиновником пограничной стражи о повседневной деятельности сыскной полиции Бибаев не имел ни малейшего понятия. Но это, как он искренне считал, совсем не являлось помехой в борьбе с преступностью. По его мнению, начальнику достаточно всего лишь жестко контролировать подчиненных, заставляя докладывать о каждом шаге. И еще обязательно искоренить специфический порок сыскных – поголовное пьянство.

Сам Тагир Равшатович позволял себе максимум пригубить вина, либо шампанского, когда отказываться было уже совсем неприлично. Зато немало заслуженных агентов, не один год успешно ловивших воров, грабителей, убийц, и привыкших снимать стресс испытанным методом, пострадали от его тонкого нюха во время внезапных инспекций полицейских частей. До таких крайностей, как увольнения со службы дело, конечно, пока не доходило, но в их послужных списках появилось немало незаслуженных взысканий.

То, что подавляющее число сотрудников департамента Бибаева на дух не переносило, он прекрасно знал. Поднимаясь по карьерной лестнице, опытный интриган Тагир Равшатович тянул за собой нескольких преданных прихлебателей, коих и расставлял по должностям в ближайшем окружении. Они совершенно не были способны выполнять обязанности по службе, но зато исправно доносили хозяину о царящих в коллективе настроениях.

Сейчас же Бибаева до нервной дрожи в пальцах бесило то, что он мог запросто лишиться должности, к которой упорно стремился долгие годы. Должности, открывавшей дорогу к ослепительному карьерному взлету. И все из-за какого-то припадочного идиота, ни с того, ни с сего возомнившего себя Джеком-Потрошителем.

Ну и резал бы себе, на радость желтой прессе, всякое быдло. На этом деле даже денег можно было подзаработать. Где-то продать верным людям закрытую информацию, где-то заказное интервью тиснуть, благо падких на жареные факты писак вокруг крутилось более чем достаточно. Однако после доклада Подосинского о сегодняшнем убийстве, директор полицейского департамента оказался в весьма щепетильной ситуации.

На этот раз жертвой распоясавшегося маньяка оказался Николай Александрович Прохоров, известный пьяница, кокаинист и бабник, то есть, по большому счету, абсолютно никчемный человечишка. Но он же одновременно приходился сыном влиятельному сановнику из высшего света, а что хуже всего, давнему покровителю генерала.

Узнав шокирующую новость, Бибаев не задумываясь, отмел все намеченные дела, и немедленно собрался в забытый Богом пригород, где по непонятной прихоти предпочитал проживать в роскошном поместье тайный советник, и в окрестностях которого в конечном итоге зарезали его сына. В этом южном пригороде столицы последние два месяца регулярно убивали людей. Особенностью этих убийств было жуткое состояние жертв, когда несчастных словно вспарывали громадным серпом, вываливая наружу изуродованные внутренности.

До нынешнего дня маньяк, а даже непосвященному было понятно, что действует серийный убийца, довольствовался маргиналами, да представителями низших сословий. Несмотря на нездоровый интерес газетчиков, информацию пока удавалось фильтровать, не допуская паники среди горожан.

Не зная пока подробностей убийства Николая Прохорова, Бибаев в душе искренне молил Аллаха о том, чтобы того прирезал собутыльник во время очередной попойки. В противном случае огласки уже избежать не удастся.

…Миновав чисто выметенный дворик полицейской части, мы с Никодимом Ананьевичем вошли в уютную комнату. Язык не поворачивался обозвать ее казенным кабинетом. Небольшая, чисто убранная и хорошо протопленная. Вот только домашнее впечатление портили грубая решетка на окне, да пропитавшее мою одежду камерное амбре.

Небрежно пнув в мою сторону колченогую табуретку, сам конвоир устроился за маленьким столиком, с деловым видом закопавшись в бумагах. Минут через пять распахнулась входная дверь, и в комнату ураганом ворвался хорошо сложенный, симпатичный парень лет тридцати. На его по-мальчишески румяном лице комично смотрелись жиденькие усы, с модно закрученными вверх кончиками.

На ходу сбрасывая пальто, он жестом усадил на место подскочившего Никодима и, улыбнувшись, представился:

– Околоточный надзиратель Петр Аполлонович Селиверстов, к вашим услугам.

Повернув стул спинкой вперед, с размаху плюхнулся на сиденье, и продолжил:

– Ну, что ж, приступим… Имя? Фамилия? Когда и где родились? Сословие? Вероисповедание?

Выдержав сколько можно паузу, я, будь что будет, все же решился ответить:

– Степан Исаков. Родился 5 февраля…, – и тут я запнулся, в поисках ответа блуждая глазами по сторонам, пока не наткнулся на настенный церковный календарь. Судя по нему, на дворе стоял 1879 год. Ругнувшись про себя неприличным словом за вопиющую невнимательность, и со скоростью калькулятора произведя вычисления, уверенно закончил, – 1843 года в городе Вышний Волочек Тверской губернии.