Джозеф Финдер - Дьявольская сила

— Так кто же убрал их?

— Вот это-то, мой дорогой Бен, как раз и намерен разузнать Александр Траслоу. — Огонь в камине затухал, и Мур нехотя шевелил головешки. — В Центральном разведуправлении сейчас кавардак. Ужасный кавардак. Разгорается борьба не на жизнь, а на смерть.

— Между?..

— Слушай меня внимательно. В Европе воцарился страшный хаос. Англия и Франция находятся в плачевном состоянии, а Германия, по сути дела, уже переживает депрессию.

— Да, все так. Но ведь что-то должно делаться…

— Говорят — это только слухи, уверяю тебя, но исходят они от хорошо информированных бывших высокопоставленных чиновников ЦРУ, — что кое-кто в Управлении уже нащупал пути проникновения в европейский хаос.

— Эд, все это очень и очень неопределенно…

— Да, — согласился он, но так категорически, что даже озадачил меня. — Кое-кто… Проникновение… и прочие расплывчатые короткие фразы мы применяем тогда, когда наши знания основываются на слухах и непроверенных фактах, но дело в том, что отставники, которым остается теперь лишь играть в гольф да потягивать сухое мартини, сильно встревожены. Мои друзья, которые прежде руководили нашей организацией, поговаривают об огромных суммах денег, которые перекидывают с одних счетов на другие в Цюрихе…

— А о чем это говорит? Что мы расплачиваемся с Владимиром Орловым? — перебил я. — Или же он платит нам за протекцию?

— Дело тут не в деньгах! — пылко возразил он, сверкнув золотыми зубами.

— А тогда в чем же? — тихо спросил я.

— Прежде всего позволь мне заметить, что скелеты еще не начали выползать из чуланов. А когда выползут, ЦРУ к тому времени вполне может объединиться с КГБ на куче обломков истории.

Долго мы сидели в полной тишине. Я уже собрался было заметить: «А разве от этого будет так уж плохо?» — но тут глянул на лицо Мура. Оно стало совсем бледным. Вместо этого я спросил:

— Ну а что думает обо всем этом Кент Аткинс?

С полминуты Эд молчал, собираясь с мыслями, а потом сказал:

— Ничегошеньки я не знаю, Бен. Кент запуган до смерти. Он сам спрашивал меня, что творится.

— Ну и что же вы ответили ему?

— А то, что бы там ни затевали наши доморощенные ренегаты совершить в Европе, самим европейцам все это как-то безразлично. Непосредственно это затронет нас — тут уж как пить дать. Да и весь остальной мир затронет. И я дрожу от одной лишь мысли о том, какая угроза мирового пожара таится во всем этом.

— А поконкретнее что это значит?

Эд ничего не ответил на этот вопрос, лишь слабо и печально улыбнулся и покачал головой, а затем сказал:

— Мой отец умер на девяносто втором, а мать — восьмидесяти девяти. Долгожительство присуще всему нашему роду, но никто из его членов не сражался в годы «холодной войны».

— Не понимаю, Эд. Что за мировой пожар?

— Видишь ли, когда твой тесть в последнее время еще возглавлял «фирму», он все время думал о том, как спасти Россию. Он был убежден, что если ЦРУ не примет решительных мер, то власть в Москве захватят реакционные силы. А тогда «холодная война» покажется сладким сном. Может, Хэл до чего-то и додумался. — Эд поднял свой маленький пухлый кулачок и, приложив его к поджатым губам, сказал далее: — Всем нам угрожает опасность, всем, кто работает на Центральное разведуправление. Уровень самоубийств среди нашего брата, как тебе известно, довольно высок. — Я согласно кивнул. — И хотя наших агентов убивают при исполнении служебных заданий довольно редко, все же и такое случается, — произнес он скорбным тоном. — Тебе ведь известно и это.

— Так вы опасаетесь, как бы вас не убили?

Эд снова улыбнулся и покачал головой:

— Мне уже вот-вот стукнет восемьдесят. Мне вовсе не улыбается прожить остаток жизни с вооруженным охранником под кроватью. Ну допустим, что ко мне приставят одного. Не вижу я никаких причин жить в клетке.

— А вам доводилось получать угрозы?

— Пока ни одной не получал. Меня больше волнуют заведенные порядки.

— Порядки?..

— Скажи мне вот что. Кто знает, что ты приехал ко мне?

— Только Молли.

— И никто больше?

— Никто.

— Но ведь остается еще телефон. — Я пристально посмотрел на него, задавшись вопросом, уж не к паранойе ли скатывается он, той самой, которая поразила Джеймса Англетона в последние годы его жизни. И как бы прочитав мои мысли, Мур заметил: — Обо мне, Бен, не беспокойся. Шарики у меня крутятся нормально. Конечно, мои подозрения могут быть и ошибочными. Если со мной должно что-то случиться, то этого не миновать. Именно этого мне следует опасаться, не так ли?

Я никогда не видел, чтобы Эд впадал в панику, поэтому его здравое отношение к возможным угрозам несколько успокоило меня. Но все же я счел нужным заявить:

— Думаю, что вы, по-видимому, слишком чувствительны.

Он опять печально улыбнулся, сказав при этом:

— Может, и так, а может, и нет. — Затем он взял большой крафт-пакет и подвинул его ко мне, заметив: — Его прислал мне один друг… вернее, друг моего друга.

Открыв конверт, я вынул оттуда глянцевую цветную фотографию размером восемь на десять дюймов.

За считанные секунды я опознал человека на фотографии, и у меня сразу же заныло под ложечкой.

— Господи Боже мой, — только и вымолвил я, похолодев от ужаса.

— Извини меня, Бен, но ты обязан знать правду. Фотография разрешает все сомнения насчет того, убили или не убили Хэла Синклера.

Я безучастно глядел в одну точку, чувствуя головокружение.

— Алекс Траслоу, — продолжал Эд, — теперь, может, последняя реальная надежда для нашей «фирмы». Он геройски сражался, чтобы спасти нас от этой — лучшего слова не подобрать — раковой опухоли, поразившей организм ЦРУ.

— Неужели дела столь плохи?

Мур молча отрешенным взглядом смотрел на отражение комнаты в темных стеклах французских дверей.

— Видишь ли, много лет назад, когда мы с Алексом были еще младшими аналитиками в Лэнгли, над нами стоял инспектор, который, как нам стало ясно, в выводах и оценках допускал жульничество — он всячески преувеличивал угрозу, исходящую от одной итальянской крайне левой раскольнической группировки. А делал он это для того, чтобы увеличить бюджетные ассигнования на оперативные расходы. И вот Алекс не побоялся осадить его и назвать вещи своими именами. Уже тогда за Алексом закрепилась репутация справедливого парня. Его неподкупная честность казалась неуместной, даже странной в таком бесцеремонном учреждении, каковым является наше Управление. Помнится, еще его дед был пресвитерианским пастором в Коннектикуте, вот от него-то Алекс, по всей видимости, и унаследовал такую непреклонность в вопросах порядочности. Да ведь ты и сам что-то знаешь? Люди уважали его за порядочность и справедливость.