Анатолий Жаренов - Парадокс великого Пта

– Да, человек, – сказал он, рассеянно перебирая листки с выдержками из записной книжки Хенгенау. – Сам человек должен ответить нам на все эти вопросы. Другого выхода я не вижу.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Маша.

– Я вспомнил слова твоего отца. «Пылкие и приверженные», – говорил он. Пылкие и приверженные прививали себе чуму и хватали голыми руками куски урана. Потому что они хотели знать. Я тоже хочу знать. Это можно устроить просто. Надо установить в лаборатории киноаппарат. Понимаешь?

– Нет.

– Видишь ли, я уже говорил тебе, что создаваемое памятроном поле не только выбивает из нашей памяти определенные образы, но и проецирует их во времени и пространстве.

– Значит, эти фантомы?.. Живые они, что ли?

– Подожди, не сбивай мысль. Назовем это порождением твоей памяти. Пока можно утверждать одно – поле памятрона в определенных условиях способно разбудить нашу память. А ведь отсюда недалеко и до наследственной. Если, конечно, мы на верной дороге. Вот тогда нам и понадобится киноаппарат.

– А объект?

– Тут сложнее, – задумчиво сказал Лагутин. – Ведь если попросить Тужилина, то едва ли он согласится.

– Ну, тогда я… Ты же сам говорил, что это поле действует избирательно. А я уже испытала однажды…

– Подожди. Не все сразу. Тут надо подумать.

– Но ведь опасности-то прямой нет. И мы уже знаем, чего ожидать. В крайнем случае выключим прибор.

– Нет, Маша, об этом рано говорить.

– Но ведь ничего страшного со мной тогда не произошло.

– Слава богу. А что будет, если вдруг в этом поле возникнет какой-нибудь волосатый предок? Он беседовать об эволюции вряд ли станет. Дубиной по голове – и конец эксперименту.

– Шуточки? – спросила Маша.

– Шуточки, – согласился Лагутин. – Если, конечно, бывают серьезные шуточки.

***

Был адрес, и была квартира с плюшевым диваном, стеклянной горкой под красное дерево, на полках которой в разных позах располагались амурчики, ангелочки и херувимчики. Здесь были ангелочки, запряженные в позолоченные саночки, херувимчики, оседлавшие хрустальные яйца, и амурчики на каких-то немыслимых подставках. В комнате пахло ванилью и почему-то пыльными мешками.

На плюшевом диване сидела Нина Михайловна Струмилина, бодрая старушка со щечками-яблочками. Эти щечки притушили улыбку Клеопатры. А на шее Нефертити выросла бородавка. Комплекс беклемишевского божества стушевался под неодолимым влиянием времени. Да и само божество давно забыло о своей бывшей божественной сущности. Украшение губернских балов поблекло и полиняло.

Хозяйка квартиры усадила Диомидова в кресло на гнутых ножках. Он поморщился, когда скрипнули пружины. Мелькнула мысль, что это эфемерное сооружение рухнет от первого прикосновения. Такие кресла он видел только в музеях. Но там они стояли за барьерами из веревок и предназначались для обозрения, а отнюдь не для сидения. Здесь кресло исполняло свою прямую роль.

Диомидов не хотел тратить много времени на разговор. И он постарался направить светскую болтовню Нины Михайловны о погоде, которая уже не та, о людях, которые уже не такие, о Москве, которая стала очень шумной, в нужное ему русло. Но сделать это оказалось не так-то просто. Еще перед тем, как надавить кнопку звонка, он решил начать разговор издалека и постепенно подвести Струмилину к тем вопросам, которые приготовил. Диомидову хотелось, чтобы старушка сама вспомнила о Беклемишеве. Он начал с того, что приехал из Сосенска. Зайти к Струмилиным его попросил Мухортов. Аптекарь передавал привет Зинаиде Ивановне и небольшую посылочку с грибами. Диомидов нарочно рассчитал время визита так, чтобы прийти за час до возвращения Зинаиды Ивановны с работы. Он не назвал себя. Это был разведочный визит – рекогносцировка. Могли возникнуть непредвиденные осложнения. Нужен был максимум аккуратности. Вполне возможно, что Струмилина являлась единственным связующим звеном в цепи Беклемишев – Амазонка – Хенгенау – неизвестный эмиссар. Диомидов не думал, конечно, что этот бывший кумир Беклемишева является винтиком в механике интриги Хенгенау. Однако осторожность ему казалась необходимой.

Да, он приехал из Сосенска. Отличное место для отдыха. Мухортов – прекрасный человек. Нина Михайловна, кажется, бывала в Сосенске. О, уроженка. Почему же она променяла такие благословенные края на шумную столицу? Да, да… Это было давно.

Так начался разговор. Минуты три собеседники вели его стоя. Потом Нина Михайловна указала Диомидову на кресло.

– Зина скоро придет, – сказала она. – Ей будет приятно услышать новости из ваших уст. Хотя… Сосенск и новости… Это даже как-то странно.

– Почему же, – возразил Диомидов и подумал, что момент наступил. – Представьте себе, незадолго до моего приезда в Сосенске произошло самоубийство.

Нина Михайловна замахала руками.

– Что вы говорите? Какой ужас! Кто же этот несчастный?

– Некий Беклемишев.

– Вот как, – на лице Нины Михайловны отразилось смятение. – Неужели? Сергей Сергеевич?

– Кажется, его звали так, – сказал Диомидов.

Нина Михайловна прижала платочек к глазам.

– Вы его знали? – сочувственно спросил полковник.

– Он любил меня, – всхлипнула Нина Михайловна.

– Простите, – вежливо сказал Диомидов. – Я не думал.

– Что вы, что вы, – торопливо заговорила старушка. – Это было так давно. Так давно…

Прикоснувшись к глазам платочком, она сочла, что дань памяти Сергея Сергеевича отдана и можно перейти к текущим делам. Она потребовала, чтобы Диомидов немедленно удовлетворил ее взбудораженное любопытство. Ей хотелось знать все о самоубийстве. Вопросы посыпались один за другим. Полковник едва успевал придумывать подходящие к случаю ответы. Он сказал, что покойный не оставил никакой записки, по которой можно было бы составить представление о побудительных причинах столь эксцентричного поступка, развил версию Мухортова об одиночестве и слегка намекнул на то, что Сергей Сергеевич якобы говорил Мухортову о каких-то неопубликованных дневниках давнего своего путешествия на Амазонку. Сказал об этом Диомидов вскользь, как бы между прочим, но с интересом отметил, что Струмилина согласно кивнула головой.

«Она что-то знает», – подумал полковник и снова направил беседу к дневникам, заметив опять же между прочим, что, по слухам, товарищи из Академии наук занялись поисками в архивах, что рукописи Сергея Сергеевича, возможно, даже увидят свет.

– Как же, как же, – сочувственно закивала Струмилина. – Они уже были у меня. Но я не понимаю… Бедный Серж… Почему он не дождался?

«Вот оно, – чуть не произнес вслух Диомидов и даже подобрался весь. – Ну, держись, Федька! В этом ванильном домике, кажется, спрятан ключик. Подойдет ли он к замку? Появится ли наконец просвет? Судя по всему, ларчик открывается просто. Только кто бы мог догадаться, что неразделенная беклемишевская любовь имеет самое прямое отношение к следствию. Ромашов, дотошно изучавший обстоятельства, сопутствовавшие убийству, не подумал об этом. Да и я сам эту историю выпустил из поля зрения и возвратился к ней, когда следствие пошло на второй круг. Закономерность это или ошибка? Тут есть о чем поразмыслить. Во всяком случае, урок хороший».