Андрей Бондаренко - Жаркое лето – 2010

– Ово – благое сочиво [39]. Тут – единец [40]и ряп [41]…. Пити? В ендове [42]– сыта [43]. В братыне [44]– ольга [45], – неожиданно встал с чурбака и торопливым шагом направился к сараю, пообещав: – Аз борзо [46]…

– Что ещё за Ольга такая? – подозрительно нахмурился Глеб, когда пасечник отошёл подальше от стола. – Так зовут славянскую девицу, которая готовила данное пойло?

– «Ольгой» – славяне называют хмельной напиток живого брожения, слегка напоминающий пиво, – пояснила Катерина. – Очень коварная штука, если верить толстым монографиям. Мол, в голову коварно ударяет, мысли существенно путает…. Теперь вам, господа обоялники, надеюсь, понятно, почему все Ольги – в двадцать первом веке – такие легкомысленные и ветреные вертихвостки? Никогда не связывайтесь с ними, обходите – от греха подальше – стороной. Прав был незабвенный капитан Врунгель, мол: – «Как вы шхуну назовёте, так она и поплывёт…».

«Пожалуй, я – на всякий пожарный случай – воздержусь от употребления этого алкогольного славянского напитка. Спутанные и запутанные мысли нам сейчас совершенно ни к чему», – решил про себя Гарик. – «Тем более что Вьюга, находясь в пещере, пивную братыну добрую минуту закрывал – от нас с Глебом – своей широченной спиной…».

Катя и Алевтина, с минуту пошептавшись между собой, направились к ближайшим кустикам.

– Видимо, отошли по естественным надобностям, – хмыкнул Глеб и, робко отмахиваясь от кружащих над ним пчел, принялся ворчать: – Неуютно здесь как-то. Летают, гады, и летают. Одна, вторая, третья…. Как бы кусаться не начали, так их растак…

Вернулись девчонки.

– Там, за кустарником, проходит широкая дорога! – объявила Аля. – Причём, наезженная, с ярко-выраженными колеями. Видимо, местные славяне уже хорошо знают, что такое «колесо»…

Через минуту-другую подошёл пасечник, несший на левом плече войлочную кошму, свёрнутую в толстый рулон, а в правой руке – большую плетёную корзину. Он расстелил кошму – в десяти метрах от «столовой» – на невысокой траве и, пристроив корзину на берёзовом чурбаке, извлёк из неё и расставил на плахах стола деревянные миски-тарелки и глиняные кружки, а рядом с тарелками разместил светло-жёлтые, очень симпатичные и эстетичные деревянные ложки. Покончив с сервировкой стола и с пониманием понаблюдав за тем, как Глеб неуклюже отмахивается от надоедливых пчёл, Вьюга достал из кармана вотолы крохотный керамический свисток и несколько раз дунул в него. Раздалось едва слышное потрескивание-шипение, и через секунду-другую рассерженные насекомые, раздосадовано жужжа, разлетелись в разные стороны.

Еда была разложена по тарелкам и мискам, глиняные кружки наполнены до краёв.

«Себе пасечник налил из ендовы сыты, а всем остальным – ольги из братыны», – отметил про себя Гарик. – «Это – явно – неспроста. Очень подозрительный и мутный тип. Про таких мужиков говорят, мол: – «Палец в рот не клади, непременно откусит…». А улыбка у него – слащавая и лицемерная сверх всякой меры. Таких сладких деятелей надо ещё в раннем детстве убивать, не ведая пощады. Из пацанской рогатки, понятное дело…».

Неожиданно с севера-востока прилетел долгий и угрожающе-басовитый раскат грома, где-то у самой линии горизонта полыхнули – на краткий миг – жёлто-золотистые всполохи кривых молний. Пользуясь тем обстоятельством, что все остальные едоки непроизвольно повернули головы в ту сторону, Гарик ловко выплеснул примерно пять шестых содержимого своей кружки под стол.

«А почему не всё вылил, деятель недалёкий и легкомысленный? Что, интересно, задумал на этот раз?», – возмутился вредный внутренний голос. – «Ах, любопытно стало? Очень, уж, хочется попробовать славянского пивка? Мол, пиво – твой любимый напиток? Типа – Божественный нектар? Тьфу, на тебя, братец! Детство голоштанное и бездумное играет в одном месте, не иначе. Удивляюсь я, право слово, такому половинчатому и несерьёзному подходу…».

Недоверчиво покачав головой, Вьюга предположил:

– Аз мнити [47], тутнева [48]вода ходить стороной, – помявшись пару секунд, предложил: – Ну, други и сообедники [49], за добрую брячину [50]!

Браво выцедив содержимое кружки до дна, Аля, аккуратно обтерев губы тыльной стороной ладони, одобрительно известила:

– Красно и хмельно! Благая ольга! Аки [51]отепла [52]…

В начале трапезы девушки обменивались с Вьюгой короткими весёлыми шутками (то бишь, взаимными дружескими подколами), но постепенно все разговоры смолкли, а им на смену пришла сытая и ленивая икота, сопровождаемая сладкими и затяжными зевками.

– Спати [53]? – добродушно улыбнулся Вьюга и, махнув рукой в сторону расстеленной кошмы, предложил: – Ходу, отроки!

– Добре, старинушка, – согласилась с пасечником Катя и, томно вздохнув, обратилась к Глебу: – Дроля [54], елико [55]– спати!

Глеб, понятливо замычав, неуверенно поднялся на ноги и помог Катерине выбраться из-за стола. Слегка покачиваясь, сладкая парочка направилась к кошме. Видя, что Аля уже дремлет, расслабленно подперев щёку ладошкой, Гарик, приветливо подмигнув Вьюге, неуклюже (якобы) подхватил девушку на руки и, притворно спотыкаясь, пошёл следом за товарищами по путешествию…

«Не совсем и притворно», – медленно пробежала в голове вязкая и бесконечно-ленивая мысль. – «Надо было выплеснуть под стол всё местное пиво. А теперь – после этих нескольких глотков – тело, став вялым и беззащитно-аморфным, наполнилось предательской слабостью и сонной истомой…».

Войлочная кошма была очень мягкой и приятно пахла свежим цветочным сеном. Окружающий воздух был наполнен целым букетом тонких и вкусных ароматов. Пахло утренней свежестью, дождевой водой, пчелиным мёдом и – почему-то – спелым арбузом. Рядом, доверчиво уткнувшись веснушчатым носом ему в подмышку, тихонько посапывала Алевтина. Над головой ласково и беззаботно щебетали лесные (или же полевые?) птицы.

«Спать я, конечно же, не буду», – мысленно решил Гарик. – «Ни к чему это сейчас. Опасно, глупо и очень недальновидно. Просто полежу чуток, прикрыв лицо ладонью, и понаблюдаю – сквозь слегка растопыренные пальцы – за подозрительным и коварным пасечником. Интересно, что он, всё-таки, задумал?».

Гарик решил не спать и, соответственно, тут же уснул. Поэтому и не видел, как Вьюга, подойдя к кошме, довольно покачал головой и криво улыбнулся, после чего сноровисто развёл небольшой, но яркий костерок. Когда пламя разгорелось, пасечник сыпанул из кожаного кисета в самую середину костра пригоршню белого порошка. Вскоре к небу начал подниматься густой столб слегка желтоватого дыма…

Проснулся Гарик от навязчивого шума – где-то совсем рядом недовольно заржала лошадь, зазвучали громкие людские голоса, сопровождавшиеся радостными смешками. Он приоткрыл глаза и, не снимая ладони – со слегка растопыренными пальцами – с лица, принялся знакомиться с изменениями в окружающей его обстановке.