Борис Тараканов - Колесо в заброшенном парке

— Значит так, мужики, — сказал Вовка, появляясь в дверях и бесцеремонно оттесняя Стаса в коридор. — По стакану сока каждому, и чтоб до десяти вечера я вас тут не видел. Вон погода какая стоит на дворе, а вы в квартире торчите!

Заявление было принято с ровным энтузиазмом.

Со стороны балкона вдруг раздалось приглушенное мяуканье.

— Это еще что такое? — удивленно спросил Стас.

— Маркелыч! — Вовка метнулся к балконной двери. — Вернулся, бродяга. Ты где пропадал, рыжая сволочь? Почему уши опять обкусаны? А?

— Мя-а-о-у-у!.. — хрипло ответил гость. Он был огромен и рыж.

— Голос-то до чего пропитый, — заметил Стас.

Антонио вдруг подбежал к Вовке, выхватил кота, неловко прижал к себе и запричитал:

— Marchelino! Mio piccolo, come mi mancavi… Bastardino… [36] Маркелино! Мой маленький, как я скучал по тебе… Негодник… (итал.)

— Спятил… — вырвалось у Вовки.

— Ты что, знаешь этого кота? — удивился через Бурика Стас.

— Конечно! — с восторгом ответил Антонио. — Ведь это же мой Маркелино!! Ты нашел меня. Я знал, что ты найдешь меня!

Кот Маркелыч, несмотря на противоестественную позу «всеми лапами кверху», урчал, словно швейная машинка, пытаясь потереться мордой об Антонио.

— Маркелыч, Маркелыч! — взывал Вовка. — Кис-кис-кис… Вот скотина, а! Я ж тебя и рыбой, и «Вискасом»! Неблагодарное животное!

Маркелино глянул на Вовку одним глазом, широко зевнул и вновь заурчал.

— Дурдом какой-то… — сказал Стас, уходя на кухню.

Вовка махнул рукой и последовал за ним, закрыв за собой дверь. Из комнаты было слышно, как мальчишки шумно играют с котом.

— По-моему, они начали твоего Бегемота дрессировать, — сказал Стас, садясь на табуретку.

— Давно пора, — озадаченно ответил Вовка. — Распустился. И где его столько времени носило? Выкупать бы надо — так он же орать и царапаться начнет.

— Так что, теперь не мыть его? Он же блохастый!

— Сам ты блохастый!.. — ответил Вовка. — Вот ведь блудище, а? С марта месяца где-то шлялся, а приперся как ни в чем не бывало!

— А может, тебе его кастрировать? — неуверенно посоветовал Стас.

Вовка не отвечал, тупо разглядывая узор на линолеуме.

— Азазелло задумался, — прокомментировал его молчание Стас.

Дверь кухни распахнулась.

— Кого кастрировать? — деловито осведомился Добрыня, появляясь на пороге. Он только что допил сок и теперь неинтеллигентно вытирал губы подолом застиранной футболки.

— Э-э… Иди, мальчик, не мешай, — отреагировал на вторжение Вовка.

— Щассс… Не вздумайте — Антошка вам кастрирует!

— Скажи ему, что может спать спокойно, — сказал Вовка. — Никто его кота не тронет.

— Скажу. А как дела с Антошкиным оформлением?

— Не спрашивай… — мрачно ответил Стас. — С этой проблемой меня отовсюду гонят в три шеи.

— Значит, ты — Змей Горыныч! — с восторгом выдал Бурик, выглянув из-за Добрыни.

Позади стоял совершенно счастливый Антонио, прижимая к себе перевернутого вверх лапами кота.

— Так, а ну — брысь! — гаркнул Вовка. — Да-да, и ты тоже! — последнее относилось персонально к Антонио, который принялся выпытывать у Бурика cosa vuol dire «брысь». — Кота, кота оставьте! Никуда он не денется. Мы его сейчас мыть будем…

— Мы посмотрим! — хором завопила троица.

— Господи… — удрученно сказал Вовка.

— Чего ты их прогнал? — спросил Стас, когда входная дверь за мальчишками захлопнулась.

— Понимаешь, — сказал Вовка, почесывая урчащего Маркелыча за ухом. Кот благоухал на всю кухню гелем для душа. — Мне кажется, надо отпустить ребят в их мир.

— А что, мы их держим? — слегка обиделся Стас.

— Нет, ты не понял. Ведь мы… мы, как ни крути, наблюдаем за их детством со стороны — любуемся им, скучаем по нему. А они… они в нем ЖИВУТ! Как итальянцы в Италии… Ощущаешь разницу?

— Еще бы… — грустно ответил Стас. — Воистину, с детством нужно расстаться, чтобы его оценить.

— Кстати, я тут стихи интересные обнаружил… Александра Кушнера. Брысь!

Кот мягко соскочил на пол и с удовольствием потянулся. Вовка достал блокнот, перелистал его и, слегка смущаясь, прочел:

— «Два мальчика, два тихих обормотика…»

— Теперь уже три мальчика… — вырвалось у Стаса.

— Пух! Не мешай!

Вовка поднял на Стаса глаза, и закончил:

Оба молчали. Такие паузы — вечные спутники настоящей поэзии.

— Ты таким и остался, Вов, я хорошо помню тебя в детстве.

Люба позвонила через полчаса.

— Ну что, два мальчика, два старых алкоголика!

— Люба! — удивился Вовка. — Откуда ты знаешь Кушнера? Там дальше: «…ни свитера, ни плащика, ни зонтика…»

— Конечно! — перебила его Люба. — Какие еще плащики-зонтики? Вы же их наверняка пропили! В общем, подъезжайте завтра со Стасом ко мне на работу. Будем разговаривать об этом вашем «итальянце в России».

— Волшебница… — выдохнул Стас, интуитивно уловив суть разговора. — Добрая колдунья!

Электричка плыла по мосту над рекой, слегка покачиваясь и словно наслаждаясь ощущением полета. Добрыня всматривался в темно-зеленую громаду лесопарка, ожидая увидеть торчащий над лесом остов заброшенного Колеса.

— Вот здорово! — Бурик ткнул Добрыню в тощий бок.

— Что? — повернулся к нему Добрыня.

— Теперь мы сможем бывать в Италии, когда нам захочется. Стоит только чуть повернуть колесо.

— Да. Только лучше помалкивать об этом. Представляешь, что будет, если кто-нибудь узнает? Особенно взрослые.

— Да они и не поверят. Поначалу…

— А когда поверят?

Бурик задумался. Потом покосился на Антонио. Тот терпеливо молчал, хотя карий взгляд его выражал сплошной вопрос. Бурик кратко перевел ему содержание беседы.

— Да я почти уже понимаю, — ответил Антонио. — Просто я подумал, что, наверное, об этом переходе вообще никому не надо говорить. Просто нельзя и все.

— Приехали, — сказал Бурик.

Друзья вышли на платформу и с удовольствием вдохнули полной грудью. Воздух был свежим, пение птиц наполняло душу новыми силами.

— Айда… — сказал Добрыня и первым направился по тропинке, ведущей в парк.

До ржавой будки заброшенного «Иллюзиона» шли молча. Когда впереди показались останки цепочной карусели, Добрыня предложил:

— Кого покатать?

Бурик забрался на покосившееся сиденье, висящее на трех цепях вместо четырех, Антонио уцепился за косо висящую перекладину и поджал ноги. Добрыня схватил свободно болтающийся обрывок цепи и потянул ее на себя. Под основанием карусели что-то застонало и вся конструкция начала тяжело проворачиваться.