Песах Амнуэль - Месть в домино

— Жюльен-Дежан, — перебил Верди. — Эта синьора поет Амелию в нашей опере.

— Совершенно верно.

— Неплохой голос, — задумчиво сказал Верди. — Слабые верха, но попробуйте сейчас найти певицу, у которой верхние ноты звучали бы, как у несравненной Малибран.

— Или у синьоры Джузеппины Стреппони в лучшие годы ее карьеры, — подхватил Сомма. — Маэстро, я слушал синьору Джузеппину в «Набукко» в сорок втором, специально приезжал в Милан, помню, как сейчас…

— Дорогой Сомма, — напомнил Верди, — вы рассказывали о синьоре Жюльен-Дежан.

— Да, вернемся, как говорится, к нашим баранам. История, как я сказал, банальная. То есть, показалась мне таковой, когда я слушал синьору Евгению. Ей сейчас тридцать четыре, хотя, естественно, примадонна скрывает свой возраст и всем говорит, что ей исполнилось двадцать восемь. Неважно. Когда ей было двадцать, и она только начинала свою карьеру певицы — в Парижской Лирической опере исполнила партию Алисы в «Роберте-дьяволе» господина Мейербера, — синьора Дежан (такова тогда была ее фамилия) влюбилась в молодого человека по фамилии Жюльен. Род занятий этого господина не играет роли для моего рассказа, хотя назвать его профессию достойной я бы не осмелился. Как бы то ни было, эти двое поженились, госпожа Дежан присоединила к своей фамилию мужа и продолжала выступать, хотя, должен признать, не имела даже малой доли того бешеного успеха, какой выпал несравненной Малибран или синьоре Паста.

— По прошествии двух или трех лет, — продолжал Сомма, — отношения между супругами испортились, как это часто бывает, и синьора Евгения уехала из Франции в Италию, где с тех пор и выступает — обычно в не самых лучших театрах: она пела в Генуе, Пизе, и нынешнее приглашение на роль Амелии для нее — звездный час. Я полагаю, она очень старается.

— Что да, то да, — кивнул Верди. — Но я бы предпочел иметь в этой партии более опытную певицу. К сожалению, композитор лишен прямой возможности влиять на подбор исполнителей, разве что импресарио прислушается к советам…

— К вашим советам, маэстро, надо полагать, прислушиваются всегда?

— Нет, синьор Антонио, это не так. Напиши оперу, которая будет собирать аншлаги весь карнавальный сезон, и все равно тебе вряд ли удастся уговорить импресарио, чтобы он пригласил именно тех певцов, каких считает нужным позвать автор. Один слишком дорог, другой уже ангажирован, третий… Неважно, — махнул рукой Верди. — Похоже, мы опять отклонились от темы. Продолжайте, синьор Антонио, я все еще не понимаю, куда вы клоните.

— Сейчас поймете, маэстро. Буду краток. Вы видели: синьора Жюльен-Дежан — красивая женщина. Понятно, что у нее много поклонников. Выступая в прошлом сезоне в Генуе, она познакомилась с синьором Фраскини, они оба пели в опере «Браво» маэстро Меркаданте. Я предупредил вас, что это банальная история, — Фраскини влюбился в примадонну по уши и предложил ей руку и сердце. Видите ли, она скрывала, что замужем, а двойная фамилия досталась ей, по ее словам, от отца.

— Вы хотите сказать, что она вышла замуж вторично и обвенчалась с синьором Фраскини?

— Вот именно, дорогой маэстро, вот именно! На этот раз венчание было тайным, оба продолжали жить, как жили прежде, таким было желание синьоры — причина понятна, маэстро, она боялась, что может всплыть история ее первого замужества. Неизвестно, где сейчас господин Жюльен, но мало ли… И тут возникает еще один претендент на руку и сердце — синьор Джиральдони!

— Ренато, — кивнул Верди.

— Это было в Венеции, вот почему синьора обратилась за помощью ко мне. «Ла Фениче» открывал сезон «Моисеем» несравненного Россини, синьора Жюльен-Дежан была приглашена на роль Енеи, а синьор Джиральдони пел Фараона. Муж… если синьора Фраскини можно назвать мужем перед Богом… был в это время в Турине, тоже пел… В общем, маэстро, образовался любовный треугольник, каких множество. Особенность этого в том, что синьора согрешила перед Господом, Фраскини чувствует себя в роли Отелло, но не может признаться в этом открыто, а синьор Джиральдони искренне не понимает, почему любимая женщина ведет себя с ним не так, как ему бы хотелось.

— Любимая? — поднял брови Верди. — То есть…

— Вот именно! Синьора Жюльен-Дежан влюбилась в синьора Джиральдони, будто девчонка, она уже жалеет, что так опрометчиво вышла замуж… гм… второй раз. Конечно, Фраскини не станет молчать и в конце концов заявит о своих правах, что вызовет скандал…

— О, дорогой Сомма, — философски заметил Верди, — не придавайте этому слишком большого значения. Скандалы для артистов — лишь способ добиться известности.

— Но не в этом случае, маэстро, не в этом случае! Двоемужие! Не забывайте об этом! Синьора Жюльен-Дежан всячески хочет избежать скандала.

— Так пусть откажет синьору Джиральдони, и дело с концом, — пожал плечами Верди.

— Она не может! Любовь! Рай это или ад — все зависит от выбора, который вы делаете.

— Чего же она хотела от вас, синьор Антонио? — с любопытством спросил Верди.

— Совета и помощи. Совета относительно того, может ли она, уйдя от Фраскини, рассчитывать на часть его имущества и доходов. Видите ли, Фраскини более известен, его чаще приглашают петь главные партии, я изучил его контракты, он пел в четырех ваших операх, вам это известно, маэстро?

Верди пожал плечами.

— Да-да, в «Альзире», «Корсаре», «Битве при Леньяно» и «Стиффелио».

— Не на премьерах.

— Нет, иначе вы бы его, конечно, запомнили. Я лишь хочу сказать…

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Но ведь синьора не может выйти замуж за Джиральдони при живом… при двух живых мужьях!

— Конечно. Речь идет о финансовых претензиях, исключительно о финансовых!

— Неужели синьора надеется, что вы распутаете этот клубок?

— Представьте себе! Я согласился разобраться в этой путанице чувств и желаний, я бы, возможно, что-то даже смог придумать, но тут…

— Да, я понимаю: ничего не подозревавший Яковаччи пригласил всех троих петь в «Бал-маскараде». Правда, в этой опере супругом госпожи Жюльен-Дежан по роли является не Фраскини, а Джиральдони…

— Что придает ситуации еще большую пикантность!

— Этим вызван ваш приезд в Рим, дорогой Сомма? А не желанием услышать, наконец, музыку, к которой вы написали замечательные стихи?

— О, маэстро… И это тоже, признаюсь. Но я бы… В общем, да. Истинная причина — желание услышать музыку. А повод — моя профессиональная деятельность. Уверяю вас, маэстро: если бы не представившийя повод, я остался бы дома, несмотря на все мое желание… Нет, я не стал бы подвергать себя унижению читать в либретто стихи, которых не…

— Оставим это, синьор Антонио, — резко произнес Верди, не желая продолжать бессмысленную дискуссию. Бессмысленную, потому что Сомма, похоже, никогда не признается в своем авторстве, а он, Верди, никогда не поверит в глупую историю о подделке. Глупую и равно бессмысленную.