Джаспер Ффорде - Апокалипсис Нонетот, или Первый среди сиквелов

— Вам в жизни его не найти. Лонгфелло на другом конце Книгомирья, а Поэзия такое место, где вы узнаете…

Я спохватилась. Не стану помогать этим людям, какие бы страшные опасности им ни грозили.

— Узнаем что? — нахмурилась Дрянквист.

— Неважно.

— Все с нами будет в порядке, — возразила она. — Нам всего лишь требовалось твое мастерство, чтобы сделать первый прыжок. Мы вовсе не такие глупые, как ты думаешь.

Невероятно! «Голиаф» снова обвел меня вокруг пальца! Надо отдать им должное, план был задуман и приведен в исполнение с ловкостью на грани изящества.

— Как давно вам известно о рецепте?

— Вот это-то и есть самое странное, — улыбнулась доктор Дрянквист. — С одной стороны, всего сутки, с другой — более пятнадцати лет.

— Ретроспективные инвестиции, — прошептала я, внезапно понимая.

В отчаянии Хроностража нарушала все до единого установленные ею же правила.

— Именно! Звездная палата усомнилась в способности твоего сына обеспечить будущее, поэтому из отставки вызвали Лавуазье, дабы он посмотрел, нет ли других путей. Вчера за завтраком он подошел к Джону Генри и спросил, нельзя ли раскрутить давно заброшенный Книжный проект. Поскольку это оказалось невозможно, Лавуазье предложил возобновить проект пятнадцать лет назад, чтобы к Концу Времен он был готов. Джон Генри согласился на определенных условиях, и, должна сказать, мы их только что выполнили.

— Это какое-то мозгоклюйство, — возразила я, не опасаясь преуменьшения. — «Голиаф»-то что с этого имеет?

— Как, по-твоему, мы выжили, будучи захвачены Советом по продаже тостов? Два дня назад «Голиаф» был всего лишь дурным воспоминанием, Джон Генри сидел в долговой тюрьме, а я работала на «Международные карандаши». При наличии друзей во Временн о й промышленности возможно все. Хроностража с готовностью предложила нам почти безграничное покровительство за рецепт возвратного омлета, а с ним и секрет путешествий во времени. Взамен корпорации позволено свободно торговать во времени. Наконец-то мы сможем воплотить в жизнь наш «большой план».

— И в чем он заключается?

— Владеть всем.

— В мире короткого Настоящего?

— Разумеется! Когда податливое население заинтересовано единственно в себе и мгновенном удовлетворении, мы можем впаривать любое ненужное барахло как «последнюю новинку, необходимую каждому». Ожидаются большие прибыли, Нонетот. Тщательно отбирая, из-под кого выкапывать Настоящее, аристократия Длинного Настоящего сможет сидеть и наслаждаться благами, принадлежащими ей, и только ей.

Я смотрела на Дрянквист, прикидывая, сумею ли сбить ее с ног. Сомнительно, поскольку нас разделяло минимум десять футов, а два техника, остававшиеся на борту «ровера», видимо, тоже были вооружены.

— Ладно, — сказала доктор, — мы почти закончили здесь. Наслаждайся своим заточением. Узнаешь, каково было моему мужу. Два года в «Вороне», Нонетот, два года! Ему до сих пор снятся кошмары.

— Ты жена Джека Дэррмо?!

Она опять улыбнулась.

— Наконец-то до тебя начало доходить. Мое полное имя доктор Анна Дрянквист-Дэррмо, но если бы ты знала, это могло бы послужить подсказкой, а? Пока-пока.

Дверь захлопнулась, дважды прозвонил колокольчик, раздалось негромкое шипение, и «Остин-ровер» оторвался от палубы. На мгновение он завис в воздухе, затем медленно повернулся, мастерски миновал деррик-кран, поднялся выше трубы, потом вытянулся, будто жевательная резинка, и с еле слышным «чпок» исчез. Я осталась стоять на палубе, закусив губу от досады и ярости. Затем сделала глубокий вдох и успокоилась. Книжное реалити-шоу «Беннеты» начнется не раньше завтрашнего утра, поэтому надежда еще есть. Я огляделась. Пароход мягко покачивался на волнах, дым уходил за корму мимо трепещущего красного вымпела, а сквозь стальную палубу отдавалась пульсация двигателя. Пусть это не «Темная и бурная ночь», потому что корабль не старое ржавое корыто, держащееся на одной лишь краске, но я определенно находилась где-то, а «где-то» лучше, чем «нигде». Только когда я попаду туда и при этом у меня закончатся идеи, время и основные жизненные функции — вот тогда я, может, и сдамся.

Я поднялась по сходням, нырнула в коридор и добралась до трапа на мостик, где парнишка немногим старше Пятницы стоял на руле.

— Кто командир? — спросила я, слегка запыхавшись.

— Как кто? Вы, конечно, — ответил парень.

— Не я.

— Тогда почему на вас фуражка?

Я потрогала голову, и, как ни странно, на мне и впрямь оказалась капитанская фуражка. Я сняла ее и тупо на нее уставилась.

— Что это за книга?

— Не знаю про книгу, кэп. Какие будут приказания?

Я выглянула из рулевой рубки вперед, но ничего не увидела, кроме серого моря, смыкающегося с серым небом. Свет был мягкий и рассеянный, и впервые меня передернуло от ужаса. Было в этом месте что-то безусловно жуткое, но я не могла определить что. Я подошла к навигационному столу и взглянула на карту. На ней не было ничего, кроме бледной синевы открытого океана, а порывшись в ящиках стола, я увидела, что все карты одинаковы. Н-да, разнообразием это место не блистало. Предположим, я где-то в Морском жанре, но отсутствие какого-либо сигнала на мобильном комментофоне показывало, что я в нескольких тысячах томов от нашего ретранслятора в Хорнблауэровском цикле, [71] Цикл романов Сесила Скотта Форестера об адмирале Хорнблауэре. а следовательно, на самом краю жанра — все равно что потерялась. Я забарабанила пальцами по столу и крепко задумалась. Паника убивает разум, а у меня есть еще несколько часов, чтобы разобраться. Если я не продвинусь через десять часов, вот тогда позволю себе паниковать.

— Какие будут приказы, кэп? — повторил рулевой.

— Как тебя зовут?

— Болдуин.

— А я Четверг. Четверг Нонетот.

— Приятно познакомиться, капитан Нонетот.

— Ты слышал мое имя? А про беллетрицию тебе известно?

Он помотал головой.

— Хорошо. Скажи мне, Болдуин, ты хорошо знаешь корабль?

— Как себя самого, — гордо ответил он.

— Здесь есть камера смыслонакопителя?

— Не знаю про такую.

Значит, мы в неопубликованном произведении.

— Как насчет литшифровальной машины где-нибудь на борту?

Он непонимающе нахмурился.

— Есть обычное машинное отделение. Я ничо не знаю про литшифровальное.

Я почесала в затылке. Если нет литшифровалки, значит, мы либо в документальной литературе, либо где-то в Устной традиции. Эти варианты внушали оптимизм: с тем же успехом меня могло занести в забытый рассказ, в нереализованную идею умершего автора или даже в рукописный скетч, засунутый в дальний ящик, — в Темную книжную материю.

— Какой здесь год?

— Весна тридцать второго, кэп.