Александр Лонс - Договор

Я приблизилась к двери и вслушалась. Тут у меня снова возникло ощущение дежавю. Я потрясла головой, и ощущение пропало. В квартире царило безмолвие. Я решилась войти. Резко распахнула дверь и шагнула вперед. Как только я очутилась в прихожей, то поняла — что-то тут было не так. Вернее, все было не так, как до моего ухода. На вешалке висело много чужой и абсолютно незнакомой одежды. Причем одежда была для самых разных сезонов. Висели легкие летние плащи, осенние и зимние пальто, а с самого края располагалась роскошная норковая шуба. В углу рядом с вешалкой стояло несколько зонтов и длинная черная трость с серебряной рукояткой в форме собачьей головы, причем ощущение дежавю в третий раз напомнило о себе. Чужой обуви в прихожей не имелось, за исключением пары галош. Я с недоумением смотрела на все это постороннее имущество. Вдруг с кухни послышался звон посуды, и тут же квартира наполнилась целым комплексом звуков. Из комнаты доносилась старинная музыка, оттуда же слышался шум голосов, по преимуществу мужских. Говорило сразу несколько человек, и слов разобрать не удавалось, да я и не особенно стремилась к этому. В кухне, там, где звенела посуда, звучал негромкий голос какой-то женщины. Я стояла посреди прихожей и силилась начать мыслить, что получалось с величайшим трудом. Я только заподозрила, что, быть может, это все-таки не моя квартира, как в туалете спустили воду, и оттуда в прихожую выкатился полноватый невысокий мужичок. Это был незнакомец лет сорока- сорока пяти с румяным улыбчивым лицом и широким лбом, пластично переходящим в лысину. Он немного напоминал плохую карикатуру на московского мэра Лужкова, но сходство портили уцелевшие волосы, которые имели рыжеватый оттенок и, несмотря на обилие бриолина, топорщились, как щетина у старой зубной щетки. На мужике плохо сидел темно-серый пиджак немодного покроя и черные, несколько мешковатые, но отутюженные брюки. На ногах у незнакомца сверкали лаковые туфли.

— Валентина Игоревна! — вскрикнул мужчина, простирая вперед свои пухлые ручки. — Давным-давно вас ждем! Отчего ж так долго?!

— Очередь большая в магазине, — неожиданно для себя довольно спокойно ответила я.

— Уж эти мне магазины! И не напоминайте, — он замахал пухлыми ручками, — в субботу там вообще не протолкнуться! — Толстяк уже стоял рядом со мной и одной рукой обнимал меня за талию. — Пойдемте к гостям, а то вас в самом деле заждались.

— Простите, но с кем имею честь? — церемонно спросила я, ставя сумку с продуктами на пол и пытаясь мягко, но настойчиво освободиться от объятия.

— Лобанов, Африкан Амвросиевич, — отрекомендовался незнакомец и устремился в комнату, увлекая меня за собой.

У дверей Африкан Амвросиевич уступил мне дорогу, но я не вошла, а замерзла на пороге, и Лобанов остановился за мной. В комнате оказалось четыре человека. Странно было наблюдать их сидящими вместе. Казалось, что это собралась труппа провинциального театра, не успевшая переодеться после какого-то утомительного спектакля о жизни девятнадцатого века. Все четверо располагались попарно друг напротив друга.

Справа, ближе к окну, в моем кресле развалился высокий худощавый мужчина средних лет. На нем хорошо сидел смокинг, а на носу золотилось пенсне. Волосы мужчины были прилизаны назад и блестели, как капот правительственного автомобиля, отражая плафон моей люстры. Своей внешностью этот благородный господин очень походил на буржуя из карикатур двадцатых годов. Нетрудно было догадаться, что трость в прихожей могла принадлежать только этому дядьке.

Напротив человека в смокинге ерзал на стуле низенький субъект в сером костюмчике и в больших очках с толстой оправой. Очки, казалось, превосходили ширину его плеч. Линзы были большущими и сильными, отчего глаза человека в сером костюме казались огромными, как у инопланетянина. По той же причине кроме глаз разглядеть что-либо на его лице было сложно. Можно было лишь предположить, что этот чел еще довольно-таки молод, но уже начал преждевременно стареть.

Рядом со слабовидящим узкоплечим "инопланетянином" сидела молодая бесцветная женщина в элегантном декольтированном черном платье и с трудно запоминающимся лицом. На голове у нее имелась шляпа с широкими изогнутыми полями и пышными страусиными перьями. В руке женщина держала длинный "дамский" мундштук с сигаретой. Лицо ее выражало полную отчужденность, скуку и безразличие. Правда, как мне показалось, в ее позе все же угадывалось нечто капризное и нарочитое.

Напротив женщины восседал бородатый, благообразного вида мужик в светло-голубой рубахе, на манер Льва Толстого подвязанной толстой веревкой. Было мужику лет под шестьдесят, он, что называется, пребывал в теле, однако грузным не казался. Борода его была аккуратно подстрижена, волосы уложены на прямой пробор, а темные глубокие глаза выдавали живой ум. Про себя я его окрестила "толстовцем".

— Вот и ваши гости! — прямо мне в ухо радостно воскликнул немного похожий на Лужкова Лобанов. — Знакомьтесь!

Вся эта теплая компания как-то зашевелилась, и составляющие ее индивиды по очереди стали подавать голоса.

— Анжела Ардальоновна, — сонно и флегматично представилась женщина.

— Рувим Самойлович, — пискнул "инопланетянин".

— Ипатий Иосафатович, — пробасил "толстовец".

— Донат Ануфриевич, — отрекомендовался "буржуй". Только сейчас в его облике я узнала давешнего "нищего". Слишком разительная перемена произошла в нем.

— Чем обязана столь пышному обществу? — возмутилась я какой-то чужой фразой, вдруг всплывшей из глубин моей памяти.

— Ну, как же! Ведь сегодня такой день! День Хозяина! — Ответил Африкан Амвросиевич.

— Да? А я-то тут при чем?

— У вас очень важная роль. Почетная миссия, я бы сказал.

С этими словами он набросил на меня какую-то тряпку и стал обматывать чем-то мягким. На лице я почувствовала что-то влажное с приторно-резким запахом. Я задыхалась, в глазах темнело, мысли путались и терялись. Мои кошмары, мои воспоминания, они причудливо переплетаются в угасающем разуме. А в центре этого болезненного клубка я…

Сквозь навалившуюся удушающую пелену я еще слышу:

— "Отче наш, низвергнутый с небес, да не угаснет Свет Имени Твоего, да приидет Вселенское Царствие Света Твоего, да будет подчинено Воле Твоей Все и Вся! Твоим хлебом, Твоей силой и светом живы мы; чисты, светлы и свободны перед Тобою мы; лишь в Тебе единение наше! И да не оскверним мы, искушенные, познавшие скорбь и печаль мира сего, обманом и лукавством своим Свет Имени Твоего, Хозяин! Как было, так есть, и да будет так во веки веков! И да будет Слава и Сила и Царствие Твое и ныне, и присно, и вечно. Аминь".

Когда я пробудилась, то обнаружила себя привязанной к толстому железному столбу. Сильно хотелось пить. Мои запястья и щиколотки были крепко скручены чем-то похожим на бельевую веревку, а вокруг простирался индустриальный интерьер. Похоже на заводской цех или крупную ремонтную мастерскую. Электронные часы на стенке услужливо сообщали, что сегодня суббота, 09:58. Под часами, чуть в стороне, лежала куча каких-то металлических обломков. По-моему, медь или бронза. Рядом высилась стопка чугунных крышек от канализационных люков, верхние были расколоты. Поодаль стояло несколько громоздких промышленных установок, назначение которых мне не было понятно. Сразу передо мной располагался большой, неприглядный на вид и уродливый по очертаниям агрегат с приделанной к нему заклепками черной металлической табличкой: