Павел Амнуэль - Что там, за дверью?

— Вы можете это сделать? — оживился Себастьян.

— Сегодня нет, но сможем, конечно, это вопрос технический.

— Было бы замечательно!

— И опять не будет результата, и вы станете ждать, пока появится камера, снимающая в секунду миллиард кадров… Вы понимаете, Себастьян, что до квантовой частоты, до такой скорости, чтобы регистрировать каждый квант времени, мы не дойдем никогда. Это невозможно.

— У вас тормоз в подсоздании, — возмутился Себастьян. — Вы не хотите поставить простой эксперимент!

— В каждом эксперименте должен быть смысл!

— Разве не очевидно, что экспериментатор обязан поставить опыт на самом себе?

— Хорошо, — сдался Форестер. — Вот закончим серию с пулевой стрельбой, и пока не получим грант от Пентагона…

— Вы мне это говорили уже сто раз, — вздохнул Себастьян. — Господи, почему физики так не любопытны?

— А это вы мне сотню раз говорили, — парировал Форестер. — Давайте лучше позовем женщин — Элен уже заснула, верно? — и поговорим о том, почему оправдали Пита Джексона. Мне кажется, только женщины способны понять логику этого решения.

Себастьян кивнул.

Форестер продолжал говорить, но звуки слились в одно непрерывное звучание, в шелест ручья, Себастьян закрыл глаза и перестал слушать. Видеть он перестал тоже, но темноты не было, перед глазами привычно вертелись розовые и зеленые круги, пересекали друг друга, расплывались и снова становились четкими, и на этом фоне, как на ряби озерной волны, вспыхивали на мгновение и исчезали яркие трехмерные картины, которые не запоминались, так же как никогда не запоминались Себастьяну сны. В детстве он думал, что это происходит с каждым, но потом, в разговорах с друзьями, понял, насколько его восприятие реальности отличалось от общего, он много думал об этом, а потом в их с Памелой жизни появилась Элен, и было таким счастьем узнать однажды, что у приемной дочери эти эйдетические картины, как их называли психологи, еще ярче, рельефнее и ощутимее. Главное — Элен умела запоминать и рассказывала ему, когда он приходил к ней вечером в комнату, поправлял одеяльце, они слушали, как Памела возится на кухне, и Элен рассказывала о тех жизнях, что проживала внутри себя. Рассказывала по-детски наивно, слов у нее не хватало, но Себастьяну и не нужно было много слов — он понимал. В одной из жизней Элен была старой женщиной, в другой — девушкой, только что окончившей Гарвард, в третьей… А еще она была придуманным ею же Годзиллой…

Однажды, когда Элен уже совсем засыпала, а Себастьян погасил ночник и в комнате стало совсем темно, только тусклый свет из окна кое-как рассеивал мрак, дочь показалась ему… Это продолжалось мгновение — может, ему почудилось? Конечно, как могло быть иначе, но он точно знал, что не ошибся, потому что вспомнил эпизод, которого не было в его жизни. Вспомнил, как вспоминают вчерашнюю вечеринку, на которой слишком много выпил, чтобы запомнить все детали, но недостаточно много, чтобы совсем отшибло память…

На подушке лежала Элен, не совсем такая, к какой он привык, а чуть иная, девочка с пушистыми светлыми волосами, ей было не семь лет, а максимум три, она смотрела на него в темноте со странным выражением лица, будто просила о помощи, а он ничего не мог сделать, он только вспомнил в тот момент, как ломается под ударами дверь, вспомнил пистолет и вспышку пламени…

Он почувствовал тогда сильный удар в грудь и подумал, что надо бы удержать равновесие, чтобы не упасть, но как он мог упасть — он сидел на краешке кровати, а Элен уже спала, во сне она чему-то улыбалась, он погладил дочь по голове и пошел на кухню, где Пам ждала его, чтобы обсудить кое-какие проблемы: счета за телефон слишком большие, да и бензин сильно подорожал, надо что-то придумать…

Себастьян знал, что ничего придумать не в состоянии. Он жил реальностью. Разве он виноват в том, что реальностей в его жизни так много? Порой он их путал и разговаривал с Пам так, будто им обоим было уже по шестьдесят, а иногда так, будто они еще не поженились, а иногда — будто он… будто его…

Убили?

Его убили во множестве миров, а в другом множестве он продолжал жить, он спас свою дочь, и он не сумел ее спасти, он помнил все, но вспомнить мог очень мало.

«И слава богу, — думал он. — Иначе я сошел бы с ума».

Если Форестер не хочет поставить простенький эксперимент с камерой, остается только разрешить Элен… Она давно хочет попробовать. Ведь у них так часто бывают одинаковые сны. И он всегда запрещал ей, потому что среди снов был один, в котором ее убивали.

Но ведь — где-то. Когда-то. Они все равно останутся жить. Никто не может умереть окончательно, для этого слишком много вселенных должны в одночасье перестать быть…

— Басс! — позвала из кухни Памела. — Чай готов, вы идете с Дином? Мы ждем!

— Идем, — сказал Себастьян.

— Знаете, Басс, — сказал Форестер, — пожалуй, я сделаю это. Не то чтобы вы меня убедили. Хочу доказать вам, что вы не правы. Мир, знаете ли, не дерево с бесконечным числом ветвей. Как, скажите на милость, управлялся бы Бог с таким мирозданием? В общем, приезжайте в понедельник, о'кей?

— Договорились, — сказал Себастьян.

Ему показалось, что это сказал не он один.

Доктор Штейнбок имеет в виду роман Дэниэла Киза «Множественные умы Билли Миллигана».