Дэниел Худ - Пир попрошаек

— Мадам, — обратился к ней Ульдерик. — Я хотел бы, чтобы вы присмотрели за комнатой и за деньгами, что там остались. Знайте, что все они сочтены — до единой монеты. Вверяю вам эту сумму в задаток моих будущих трат.

— Конечно, милорд, — Гериона учтиво присела и низко склонила голову, чтобы скрыть гневный румянец, вспыхнувший на ее щеках.

— Идемте, Ренфорд?

Граф подошел к двери и принялся рыться в корзине для дорожных тростей, а Лайам чуть задержался. Он дождался, пока Гериона выпрямится, поклонился ей и примирительно улыбнулся.

— Веселых пирушек, мадам!

Содержательница приюта услад кивнула в ответ, и лицо ее прояснилось.

— И вам того же, сэр Ренфорд. Не забывайте наш скромный дом.

«Учтивость еще никому не вредила, — похвалил себя Лайам. — Особенно если мы учтивы с теми, кто может нам многое при случае сообщить…»

Когда Лайам подошел к Ульдерику, тот, горделиво осклабясь, показал ему тяжелую трость.

— Видели, какова? — Граф вскинул трость и описал ее кончиком в воздухе пару восьмерок, с улыбкой прислушиваясь к легкому свисту, сопровождавшему эти движения. — Моя телохранительница. Невероятно полезная штука, особенно в тех местах, где полно жулья и ворья…

Окхэм ждал их на улице, привалившись к колонне. Скрестив на груди руки, лорд бездумно смотрел, как слуга поливает ступени водой. Ульдерик остановился рядом и фыркнул:

— Даже уважая праздничные обряды, вовсе не стоит делиться со всем белым светом тем, что ты выпил и съел.

— Я окунул его в фонтан, — устало сказал Окхэм. — И он как будто немного пришел в себя, но, как только мы вышли на улицу, ему сделалось дурно, — он кивком указал на слугу, который смывал с мрамора рвотные массы. — Потом он ушел — скорее всего, к Пэту Рэдди.

Граф фыркнул опять.

— К Рэдди, вы говорите? Значит, там опять будет забава? Не прогуляться ли и нам в ту сторону, господа?

Ночь была темной, безлунной. Лайам стоял, приучая глаза к мраку, пока не стал различать окружающие предметы, облитые бледным мерцанием звезд. Он пил мало, а потому холодный ночной воздух основательно его подбодрил. Совсем скоро Лайам почувствовал себя свежим и полным сил.

— Пожалуй, — неуверенно сказал Окхэм. — Но захочет ли Квэтвел, чтобы мы присоединились к нему?

Ульдерик рассмеялся и зашагал по улице к выходу из богатых кварталов.

— Что мне за дело? Я хочу посмотреть на травлю!

Лайам и Окхэм молча последовали за графом. В такой темноте Лайам не мог разглядеть лица соседа, но он готов был поклясться, что красавец лорд всерьез озабочен. Эта ситуация напомнила ему о студенческих днях. Там — в Торквее, в среде однокашников — тоже существовала сложная и переменчивая иерархия отношений, способная временами наделать много шума из ничего. «Окхэму хочется водить с Ульдериком дружбу, но от Квэтвела он тоже не может отстать, — подумал Лайам. — А Квэтвел отказывается быть пай-мальчиком по… по причине своих скверных манер».

И правда, барон словно нарочно старался вызвать к себе неприязнь. Он много пил, заносился и чуть было не назвал графа шулером, потом его вывернуло на ступеньках борделя. Такое поведение примерным не назовешь. Впрочем, Ульдерик тоже вел себя достаточно странно. Принял гостей, лежа в постели, сидел за столом босой, словно какой-нибудь оборванец. Поглядывал со значением на мальчишку, когда рассказывал о лисах, крадущихся в чей-то курятник. Чувствовалось, что между ним и бароном что-то стоит.

«А сегодня между ними буду стоять еще и я, приглядывая, как бы чего не вышло», — подумал, успокаивая себя, Лайам, но все же не смог выбросить глупую историю из головы.

Ульдерик шел быстро, ритмично постукивая тростью по мостовой и прекрасно ориентируясь на перекрестках. Они продвигались на север, к Аурик-парку и вскоре пересекли Храмовую улицу, которая даже в столь поздний час была на удивление освещенной и многолюдной. Остальные улицы города покрывала ночная тьма, им встретились только трое случайных прохожих да пара компаний гуляк с факелами.

Лайам все думал о вспышке ярости, охватившей барона. А и впрямь, не сжульничал ли наниматель красного кабинета? Выиграл он весьма немало — Лайам спустил за пять партий и те сорок крон, что имел при себе, и те тридцать, что занял по протекции Окхэма. Окхэм также проиграл все свои карманные деньги и еще десять крон, которые одолжил ему Ульдерик. Трудно было сказать, чему равнялся проигрыш Квэтвела, но в последней игре он много вкладывал в банк. В выигрыше остался лишь граф, а ведь игра велась в им нанятой комнате и карточные колоды принадлежали тоже ему.

«Не придумывай лишнего, — сказал себе Лайам. — Ты ведь никудышный игрок. Ты играл плохо. Ты всегда плохо играл. Нет ничего удивительного, что ты опять проигрался». Игра Окхэма также не могла быть причислена к игре высокого класса, а Квэтвел… нет, Квэтвел играть умел. Но все равно за столом не происходило ничего необычного, а кроме того, барон был сильно пьян. «И вел он себя, как грубый, наглый мальчишка! — добавил Лайам и сам удивился, насколько несимпатичен ему юный барон. — Да, именно таков он и есть. Мелкий заносчивый наглый дворянчик. Его лишний раз проучили, и он это заслужил!»

Ульдерик что-то сказал, обращаясь к нему, но Лайам его не расслышал. Он извинился и попросил повторить вопрос.

— Вы когда-нибудь видели травлю, господин Ренфорд?

— Нет, милорд, никогда.

— Тогда вас ждут новые впечатления.

Они шли уже около получаса и давно углубились в кварталы Аурик-парка, а теперь приближались к Норсфилду, ремесленному райончику на окраине Саузварка, где город переходил в сельскую местность. Улицы постепенно делались шире, дома — ниже, а булыжная мостовая сменилась проселком.

— Рэдди умеет это устраивать лучше других. Говорят, он выписывает животных даже из Мидланда, и у него всегда что-нибудь происходит. Петушиные или собачьи бои, крысиные бега и многое в этом роде. Травля, конечно, развлечение дорогое и редкое, но сейчас праздник, и вряд ли старина Рэдди лишит публику главного удовольствия…

Лайам неопределенно хмыкнул. Он не любил кровавые развлечения. В детстве, в Мидланде, ему не нравилась даже охота, если она устраивалась ради потехи. Но охотники, по крайней мере, долго свою добычу не мучили. А медведь или кабан в яме… отбивающийся от своры собак… нет, это слишком жестоко!

— Ну вот мы и пришли. Это здесь, — сказал граф, указывая на не совсем обычное сооружение, расположенное на огороженном и довольно большом участке земли. Строение было длинным, приземистым, с тесовой крышей, державшейся на массивных столбах. Стенами ему служила плотная парусина. Два ряда чадящих факелов подводили к входному проему. Ульдерик уплатил три серебряные монеты угрюмому здоровяку. Лайам нырнул под брезентовый полог и сразу же пожалел, что согласился на эту прогулку.