Сергей Лексутов - Ефрейтор Икс [СИ]

Первым увидели его.

Павел шел через прогалину, с легким наклоном спускающуюся к речке, посреди которой одиноко стояла тоненькая березка. Смеркалось, но до полной темноты еще оставалось время. В вечерней безветренной тишине деревья замерли в полнейшей неподвижности. Вдруг в этой неподвижности наметанное зрение Павла выхватило чуть дернувшуюся нижнюю лапу пихты, стоящей на противоположном краю прогалины, и в то же мгновение из тьмы под лапой как бы проявилось человечье лицо и стройная фигурка автоматной мушки. В тот краткий миг, когда боек, сорвавшись с курка, мчится к капсюлю, Павел понял; ему не удалось опередить, ему не удалось выстрелить первым. И он успел принять единственно верное решение — мгновенно опрокинулся навзничь. В момент падения ощутил, будто тепловатый ветерок пахнул в лицо. И резкий, чуть отставший посвист. Мелькнула старая, как самая старая пищаль, мысль: свистит, значит не моя… При падении шляпа надвинулась на лоб, так что глаза можно было не закрывать. К тому же довольно высокая трава скрыл Павла от напавших.

Послышался хриплый, простуженный голос:

— Видали? Срезал наповал одной очередью!

Ему откликнулся другой голос:

— Срезать-то срезал, а вдруг не наповал?

— Подойди, ткни заточкой для верности.

Лежа на рюкзаке, Павел осторожно отстегнул лямки рюкзака, проверил курок ружья. Он знал, что курок взведен, но все равно проверил. Теперь жизнь зависела от любой мелочи. Впрочем, он понимал, шансов у него почти нет. Единственная надежда на быстроту, и на то, что тот, с автоматом, подойдет вместе со всеми, тогда в молниеносной рукопашной автомат будет бесполезен. Совсем близко зашелестела трава. Из-под полей шляпы Павел наблюдал за бандитами. Один, громадный верзила, остановился метрах в полутора, сунув руки в карманы и держа двустволку под мышкой. Павлу показалось, что и лицом, и фигурой он являл собой жутчайшее разочарование. Другой, молодой, щуплый, с отвислыми губами, которые он беспрестанно облизывал, испуганно вскрикнул:

— Он живой!..

Послышался повелительный голос бандита с автоматом, оставшегося на месте:

— Ткни, говорю, заточкой!

Молодой быстро склонился, сунул пальцы за голенище. В то же мгновение Павел вскинул ногу и жесткий край подошвы кирзача пришелся парню в висок, в аккурат над ухом, где имеется слабенькая косточка, которую можно проломить и костяшками пальцев, если уметь бить. Все произошло на одном движении, Павел взвился, как раскручивающаяся пружина. Вот он уже на ногах, и с разворота врезал прикладом под ухо верзиле. Тот даже рук из карманов вытащить не успел. Павел ушел в сторону, и вот уже третий на линии выстрела; стоит, падла, у пихты и автомат в руках. Партизан, бля… Реакция у бандюги оказалась быстрой; ружейный выстрел и автоматная очередь прозвучали одновременно. Павла будто ломом ударило по ноге, по руке, рвануло бок. Пули сбили его на землю, но он тут же вскочил; пригодилась наука дяди Гоши, ему удалось мгновенно подавить болевой шок. Встал, прислонившись спиной к березке. Раненая нога не подломилась, вот и славненько, значит, кость не задело. Где же четвертый? Он лихорадочно шарил взглядом вокруг, одновременно пытаясь вытащить патрон из патронташа, но по пальцам стекала кровь, они скользили по гладкой латуни гильзы, и никак не могли ее захватить и вытащить из тугой ячейки.

Позади послышался шелест травы. Не отрывая спины от березки, Павел быстро переступил ногами, развернулся вокруг тоненького стволика, и оказался лицом к лицу с оставшимся бандитом. Медленно, вразвалочку, к Павлу подходил коренастый, толстоватый, но не рыхлый, человек, с большой, начавшей лысеть головой, сидящей на толстой, налитой шее. Человек был странно похож на двухпудовую гирю; именно — на двухпудовую, а не полуторку, или пудовик. В руке он держал топор.

Добродушно усмехаясь, и перехватывая топор поудобнее для удара, он произнес:

— Брось пушку-то…

И шагнул, вперед занося топор в косом замахе.

Перехватив ружье за цевье, так, чтобы оно сбалансировалось в руке, и, наметив для удара стволом глаз, Павел усмехнулся про себя, подумал: нашел быка на бойне… Мы еще поглядим, кто кого…

Бандит сделал последний шаг, и тут за его спиной из травы тенью возник Вагай. Инстинкт зверовой лайки сработал мгновенно — Вагай с разбега вцепился бандиту в промежность, и, взрыв землю широко распластанными лапами, осадил его назад. Тут же отпустив, метнулся в сторону. Поединок с человеком пес начал как с медведем, отвлекая его от хозяина, пахнущего кровью и яростью, и подставляя под выстрел. Бандит дико заорал, повернулся, и в тот же момент, с хриплым, яростным выдыхом-выкриком, падая вперед, вкладывая в бросок все остатки сил, стремительно выбрасывая вперед руку с ружьем, Павел ударил стволом в основание черепа, прямо в эту налитую шею, с ужасом поняв, что ствол не пробьет эту подушку сала, и не достанет до атланта… Павел еще успел увидеть, как Вагай, растопырив передние лапы, напрыгнул на упавшего бандита и рванул клыками его горло.

Усилием воли Павлу все же удалось удержать ускользающее сознание, разогнать тьму, застлавшую глаза. Да и Вагай помог; с жалобным скулежом обмусолил языком все лицо, даже попытался зализывать рану на боку. Эта-то боль и привела Павла окончательно в чувство. Прислушиваясь к звону в ушах, пополз к бандиту. С ним было все кончено. Из разорванной шейной артерии толчками била кровь. Глаза, уставившиеся в темнеющее небо, быстро стекленели. У Павла не было ни сил, ни желания разбираться, что прикончило бандита; ствол ружья, или клык Вагая? Он пополз к двум другим. Молодой тоже тихонько остывал. Павел бил его не жалея, височная косточка была глубоко вмята в череп. А верзила был жив, несмотря на то, что левое ухо и скула были расшиблены прикладом вдрызг. Пошарив в кармане, Павел нашел огрызок капронового шнура. Связать бандиту запястья, его не хватало, тогда Павел жестоко стянул верзиле за спиной большие пальцы рук. К четвертому можно было не ползти. Павел знал, что тридцатиграммовая пуля системы Бреннеке попала ему точно в грудь. Да и Вагай уже к нему сбегал, обнюхал, и равнодушно притрусил назад.

В ушах звенело, свистело, волнами наплывала темнота, когда Павел, наконец, добрался до своего рюкзака. Вел его уже только инстинкт. Осталась лишь одна мысль, бившаяся где-то глубоко-глубоко в мозгу: если он потеряет сознание, то уже не очнется — окончательно истечет кровью. Кое-как развязав зубами шнурок, стягивающий горловину рюкзака, Павел достал флягу, зубами отвинтил колпачок, и сделал несколько глотков. Терпкий, жгучий настой освежил и отогнал наплывающую черноту. Только тогда Павел достал пакет с аптечкой. Четырех индивидуальных пакетов было явно мало для его ран. Сильнее всего кровь шла из пробитой левой ноги. Штанина напиталась кровью, кровью наполнился сапог, и она уже превратилась в студень, черный, поблескивающий в свете всплывшей над верхушками деревьев гигантской луны.