Геннадий Прашкевич - Шпион против алхимиков (авторский сборник)

– А если я ее разгадаю?

Я говорил негромко и ни на секунду не отводил глаз от освещенных дверей; жалюзи сразу не сорвешь, а вот дверь можно вышибить с ходу, она тут устанавливалась не для защиты.

– А вот если ты разгадаешь тайну, Эл, – засмеялся киклоп, – тогда у тебя вовсе не будет выхода.

– Но вы же не убиваете, – повторил я. – Чего мне бояться?

– Не чего, а кого, Эл.

– Кого же, Юлай?

– Себя.

– Что это значит?

– Это значит, Эл, ты ошибаешься, утверждая, что будущего не существует. Оно существует, Эл. А корни его кроются даже не в сегодняшнем дне, а глубоко в прошлом. Ты крупный хищник, Эл, мы слишком долго не обращали на тебя внимания. Ты не имеешь права входить в будущее, твое время, считай, закончилось. И убрать себя ты обязан будешь сам. Если, конечно, ослушаешься нас. Никто не уберет тебя так легко и просто, как ты сам. Я ведь не зря возился с тобой чуть ли не полтора месяца. Я был терпелив, зато теперь ты приговорен, Эл. Мы тебя зарядили. В твоем подсознании лежит бомба, настоящая информационная бомба, и она способна уничтожить тебя в любой момент. Именно поэтому ты должен молчать, спрятаться, забыть о своем поганом ремесле. Я вложил в твое подсознание слова–детонаторы, слова–ключи; они связаны с алхимиками и, конечно, с твоим ремеслом, Эл.

2

Свет на кухне и в коридорчике. Голос в трубке.

Ночь.

Глубокая ночь.

Отвратительный холодок мурашками жег спину.

Приговорен…

О какой бомбе он говорит?

Ну как о какой! – сказал я себе. Акция с Беллингером все объясняет. Беллингер девять лет провел в уединении, он не подходил к телефону, не смотрел телевизионных программ, даже не слушал радио, но однажды взбунтовался или совершил промах. Никто не знает, что он услышал там, в телефонной трубке, зато все знают – подняв ее, он убил себя.

И так далее.

Человек влюбляется, человек строит карьеру, он полон сил, он путешествует, его планы распространяются на все ближайшие полвека, он неутомим, несокрушим, готов перестроить весь мир, у него вполне хватит сил на это, но вот однажды, в течение какой–то минуты, да что там минуты, в течение какого–то мгновения что–то в нем ломается, гаснет, он берет в руки пистолет или лезет на подоконник, неловко прилаживая к трубе петлю.

Беспомощность.

Беспомощность и беззащитность.

Унизительное, убивающее чувство беспомощности и беззащитности.

Какой жгучей, какой невыносимой должна быть мука, чтобы заставить крепкого, счастливого, уверенного в себе человека нажать спуск или сунуть голову в петлю; какой чудовищной должна быть мука, чтобы заставить крепкого, уверенного в себе человека в одно мгновение отказаться от всего, чем он жил, что его окружало – от листвы за окном, от писка птиц, от детских голосов, женщин, знаний, поиска, путешествий; так не бывает, чтобы человек в одно мгновение отказывался от всего того, что строил целую жизнь.

Но с Беллингером так случилось.

Я слушал голос киклопа, и мне становилось понятно – дверь никто взламывать не будет. Нужда в этом просто отпала.

Мой побег был предусмотрен. Он так же входил в планы Юлая, как перед тем – мое похищение. Я стал ему не нужен. Он сделал все, что ему следовало сделать. Похоже, алхимики поняли, что я начал мешать по–настоящему. Я вышел на Шеббса, вышел на Беллингера; моя деятельность перестала укладываться в рамки, определенные какими–то критериями. То, что я заглянул в роман Беллингера, их насторожило, то, что я угнал машину Парка, заставило действовать. Уступая мощному давлению, доктор Хэссоп сдал меня – за обещание встречи с одним из посвященных. Что это означало, Юлай не объяснил. Он просто сказал: сдал тебя, понятно, не шеф, тут я тебя дезинформировал, сдал тебя доктор Хэссоп. Встреча с посвященным не разочарует доктора Хэссопа, а вот ты, Эл, влип. Если бы ты, скажем, заглянул в то местечко, которое я называю пунктом связи, – в голосе Юлая проскользнула насмешка, – ты бы понял, наверное, в чем там дело, почему я позволил тебе жить в комнатенке с аппаратурой. Именно потому и позволил, что комнатенка была набита аппаратурой. Те лампочки, что так красиво подмигивали ночью на стеллажах, были лампочками контроля. И ты вовсе не кричал в своих смутных снах, Эл, это я вколачивал в твое подсознание слова–ключи, слова–детонаторы. Ты представить себе не можешь, какое это интересное место – пункт связи. Он, Юлай, в принципе, может держать прямую связь с любой человеческой душой, если, конечно, хохотнул он, тело тоже находится в его власти. То, что ты, Эл, добровольно полез в комнату с аппаратурой, психологически легко объяснимо: человек в подобных условиях всегда выбирает уединение. Ему, Юлаю, было интересно работать со мной, он отдал мне много ночей. Слова из снов, которые, проснувшись, я так тщетно пытался вспомнить, подобраны им, Юлаем. Это большое искусство – так подобрать слова–ключи, чтобы в нужный момент они могли сработать как настоящие детонаторы. Ты прав, мы действительно не убиваем, мы просто лишаем своих подопытных волевой защиты. Если кто–то выходит за рамки установленных нами правил, достаточно позвонить ему и произнести слова–ключи. Этого достаточно, чтобы сломать самого сильного человека, естественно, прошедшего нашу обработку. Ты понимаешь?

Я понимал.

Когда–то я слышал о чем–то таком, чуть ли не от доктора Хэссопа. Правда, считал это больше вымыслом. Некая программа, вводимая в подсознание человека, вводимая против его воли… Будь ты хоть семи пядей во лбу, твоя жизнь теперь зависит от вложенной в тебя программы. Ее легко разбудить, это делается с помощью нескольких слов–ключей. Их можно услышать по телефону, их может произнести диктор с экрана, они могут настигнуть тебя в кафе или на автобусной остановке, ты можешь, наконец прочесть их на обрывке газеты.

Если такое случается, ты забываешь обо всем.

Если такое случается, ты откладываешь в сторону деловые бумаги, ты обрываешь поцелуй, ты отворачиваешься от плачущего, тянущего к тебе руки ребенка и берешь в руку пистолет или просто на полном ходу поворачиваешь свой автомобиль на полосу встречного движения.

3

«Господи, господи, господи, господи…»

4

– Ты ведь знаешь мой голос, Эл? – Я не слышал злорадства в словах Юлая, он просто старался как можно доходчивее растолковать свою мысль. – Теперь ты ведь легко будешь узнавать мой голос?

– Наверное.

– Ну, так вот, Эл. Стоит тебе вернуться к твоему ремеслу, стоит тебе вновь заинтересоваться чем–то похожим на дело Беллингера, – я тут же позвоню.

Он хохотнул, как эхо близкого грома:

– Где лодка?

– На морской свалке, – не было смысла скрывать это. – Метрах в трехстах к северу от центра. Легко найти, если знать. Там торчит пустой ржавый танкер, лодка спрятана под его бортом.