Мария Барышева - Говорящие с...-2 Последствия больших разговоров

- Что это?! - панически воскликнул владелец домика, тоже немедленно роняя все, что было у него в руках. Шталь, которую в данный момент интересовал вопрос не "что это?" а "куда от этого?" - рванулась к ближайшему окну, но и то уже стянулось до узкой бойницы. Эша успела испустить в бойницу душераздирающий призыв о помощи, на мгновение в отверстии мелькнули ставший очень далеким внедорожник и озадаченно-злое лицо Орловой, несущейся к дому по странному волнообразному маршруту, а потом бойница схлопнулась, плюнув осколками стекла и щепками. Одновременно с этим перестали существовать и другие окна, и в доме воцарился кромешный мрак. Чьи-то пальцы сомкнулись у Эши на предплечье, и она, взвизгнув, наугад ткнула кулаком и попала во что-то мягкое.

- Это я! - охнул наследник. - Господи, что же?!.. Где мой телефон?!

Его слова напомнили Эше о существовании собственного телефона, и она вытащила его, тут же убедившись, что сигнал отсутствует. Тогда она замахала телефоном по сторонам, выхватывая из темноты обшарпанные стены. Свет проходил свободно, не встречая препятствий - мебели в доме не было никакой, кроме косо осевшего в углу трехногого стула. Ошметки густой паутины, затягивавшей стены, в бледно-голубом свете превращались в грязно-серебряные кружева, от свернувшихся рулончиками на стыках слоев краски разбегались суматошные тени, и казалось, что стены шевелятся. В какой-то момент из пятна света на Шталь пристально взглянули чьи-то глаза, и она едва сдержала крик, но это оказался лишь приклеенный на стену старый религиозный календарь с выцветшим от времени строгим лицом какого-то святого.

- Ч-ч-ч-ч-ч-ч!..

Шталь ткнула телефонным светом туда, откуда донесся этот странный, расползшийся мягким, даже каким-то бархатным эхом звук, но не обнаружила ничего кроме стены. Экс-пассажир, которого черт вынес на тротуар именно тогда, когда

судьба... ты же просила... судьба...

туда же вынесло саму Шталь, крепче сжал пальцы на ее руке, дохнув из темноты копченой колбасой:

- Что это?!

- Не знаю! - отрезала Эша, продолжая размахивать телефоном. - Это же ваш дом!

- Хха-хха-хха-хха...

Она дернула телефоном в сторону нового источника звука, но и там была только стена. Везде были только стены. И потолок. Ни единой щелки.

- Мой дом?!.. - пискнул наследник. - Да я его... да он... - он зачем-то добавил: - Говорили, бабка была сильно того... не знаю, к чему это я... но куда теперь...

Эша внезапно поняла сразу две вещи, но к сожалению, похоже, сделала это слишком поздно, и рассказать кому-либо у нее, вероятней всего, уже не получится. На нее накатила слепая, животная паника, и она бестолково задергалась из стороны в стороны, волоча за собой невидимый источник запаха копчености, повисшего на ее руке испуганной, тяжеленной гирей. Выхода не было. Не было!

- Ч-ч-ч-ч-ч-ч...

- Хха-хха-хха-хха...

- Ч-ч-ч-ч-ч-ч...

Казалось, изловивший их дряхлый домишко

хотя, как выяснилось, не такой уж он и дряхлый

потешается над ними, словно маньяк, наблюдающий за своими жертвами из укромного уголка. В зловещих шуршащих звуках, пронзающих темноту все чаще и чаще, было что-то живое и, в то же время странно отстраненное, монотонное. Нет, это не было смехом, не было способом передать какие-то чувства. Это больше было похоже на дыхание, единственное предназначение которого - поддерживать жизнь организма. Эша попыталась почувствовать дом, но не ощутила ничего, что ей доводилось ощущать раньше, - никаких эмоций, никаких попыток донести какую-то информацию. Зато ощутило нечто другое, что напугало ее еще больше. То, что окружало ее, не было домом. Оно было лишено памяти и каких-то желаний, но у него были вполне определенные потребности, которые оно стремилось удовлетворить.

Оно было голодным.

Первое ощущение не подвело Шталь. Они действительно оказались в чьем-то желудке. В желудке кого-то совершенно безмозглого. В желудке... э-э... огромной амебы, которой обернулся старый одноэтажный домик.

Хотя, у амебы, кажется, нет желудка... Кажется, она обволакивает подвернувшуюся пищу.

Эша, как и всякое живое существо, была категорически против того, чтобы ее обволакивали с гастрономическими целями, поэтому в качестве первого оборонительного действия испустила еще один истошный вопль. Но подействовал он, в первую очередь, не на дом, а на наследника, который, видимо решив, что нечто уже схватило и начало пережевывать его спутницу, отпустил шталевскую руку и прыгнул было к ближайшей стене. Эша едва успела вцепиться ему в рубашку и дернуть обратно под аккомпанемент громкого треска рвущейся материи. Она очень хорошо помнила, что стена сделала с прочным металлическим топором. А они-то с наследником, господа, помягче будут.

- Пусти! - верещал насквозь мокрый от пота наследник, который в прыгающем телефонном свете блестел так интенсивно, что походил на диковинную елочную игрушку. - Должен быть выход! Там же окна... Это не по-настоящему!..

- Смотри! - Эша ткнула лучом света в стену, и наследник, поперхнувшись криком, немедленно замолчал. Стена шла рябью и легкими волнами, словно чуть побеспокоенная водная поверхность. Эша повернула телефон в другую сторону - там было то же самое. Календарь с выцветшим лицом святого едва слышно хрустнул, сминаясь, и вдруг исчез в глубинах обшарпанной кладки.

- Ой, - сказал мужичок из темноты, - мама!

Ну, происходящее не имело никакого отношения к его матери.

Хотя нет, простите, имело. Еще какое! И к его матери, и к нему самому, и к прочим родственникам. Ни один любящий человек никогда не входил в этот домишко. Долгие годы никто не стучал в его дверь. Никто не обнимал и не целовал его хозяйку, никто не вел с ней разговоров, и до самой своей смерти она бродила по этой комнате, крошечной прихожей и кухоньке, словно попавший в плен призрак - бродила в одиночестве, лелея свою ненависть к этому дому, сваливая на него все свои несчастья, словно дом сам построился вокруг нее и запер от окружающего мира. Неудавшаяся жизнь и одиночество порождают невероятно причудливые формы ненависти.

На мгновение Эше даже показалось, что она видит ее - сухонькую старушку со схваченными розовой газовой косынкой тощими седыми кудряшками, тусклыми водянистыми глазами и запавшим, искривленным с правой стороны ртом - она прошла вдоль стены в пятне телефонного света, опираясь на трость, и исчезла бесследно. И вместе с этим словно исчезло то последнее, что еще делало дом домом, словно последняя искорка разума, тлевшая в мозгу обезумевшего существа. Он отдал остатки памяти - и перевоплотился окончательно. Теперь от него исходил только животный голод - причем, похоже, сосредоточенный большей частью на шталевской персоне.

- Ч-ч-ч-ч-ч-ч...

- Хха-хха-хха-хха...