Александр Сивинских - Гончий бес

Итак, коллективчик подобрался – только врагу пожелаешь. К счастью, верный друг и напарник Жерар решил не бросать меня одного среди жутких тварей.

Стоило бронзовой плите, исполняющей роль двери, с хрустом закрыться за спиной шефа, как мохнатый шельмец вспрыгнул на застеленный ковром сундук.

– Ну что, чувачок, гони назад мою вещицу.

Речь шла о его iPod-е. Бес слёзно упросил меня на время общения с шефом спрятать плеер в карман, и тому были серьёзные причины.

Сулейман испытывает застарелое и очень стойкое отвращение к технике, исполь-зующей микропроцессоры. Тянется оно ещё с тех пор, когда компьютеры назывались электронно-счётными машинами и занимали помещения размером с виллу олигарха. Су-лейман был одним из первых советских кибернетиков. Разрабатывал он ни много, ни мало, искусственный разум. Дело в том, что к человечеству ифрит относился в те годы… как бы это сказать помягче? Едва-едва терпимо. Ну а выражаясь без экивоков, яростно мечтал сократить поголовье людей раз в тысячу. Остатки частью превратить в рабов, частью за-гнать в резервации. Основания к ненависти у него имелись и самые серьёзные. Как-никак именно люди изгнали волшебных существ, в число которых входят ифриты, с трона вла-стителей Земли. Многих уничтожили, многих заставили прислуживать. Так за что ему нас любить, скажите на милость?

Поскольку в одиночку с прополкой человечества справиться было трудновато, Су-лейман искал союзников. Самым перспективным в этом плане он посчитал машинный ра-зум и взялся за разработку мыслящей ЭСМ. Работа двигалась чрезвычайно успешно. Прототип будущего Владыки человечества уже научился составлять стишки на манер дет-ских потешек и связно отвечать на вопрос «кто в доме хозяин?», как вдруг кибернетику в СССР объявили лженаукой. А всех связанных с нею людей – лжеучеными. Со всеми вы-текающими последствиями.

Сулейман огрёб от гонителей кибернетики по полной мерке. Был лишён учёной сте-пени и места в институте, вдобавок натерпелся страху под следствием. Разумеется, лубян-ские застенки для ифрита – совсем не то же самое, что для обычного научного сотрудника, однако хлебнул лиха и Сулейман. Наконец его, полностью деморализованного, сослали в Среднюю Азию, где он провёл несколько лет, служа счетоводом в захудалом хлопковод-ческом совхозе. За это время бывшая любовь к «думающим машинам» сменилась лютой ненавистью.

Следствием стало то, что наш «Серендиб» – в техническом плане – наверное, самое отсталое детективное агентство мира. Ни компьютеров, ни мобильных телефонов, ни даже множительной техники. Только колдовство, магия да сверхчеловеческие способности со-трудников. Конечно, при выполнении заданий за стенами конторы, пользоваться совре-менными средствами не возбраняется. Однако и на поощрение рассчитывать бессмыслен-но. Сознаться Сулейману, что добыл какую-то информацию из Интернета – всё равно, что собственноручно написать заявление на отказ от месячной премии. А уж явиться в конто-ру с КПК или мобильником… Последствия такой глупости я даже представить не берусь.

– С тебя шампанское, – напомнил я псине, отдал плеер и забрался в гамак. Хвала по-кровительницам комбинаторов Кривой да Нелёгкой, – спать на холодном полу или на сундуке подле беспокойного Жерара мне не пришлось.

Мне снилось, что Сулейман исполнил-таки угрозу превратить меня в паука. И вот я, матёрый крестовик, сижу на краешке теряющихся в тумане тенёт, держу в лапках конец сигнальной нити и жду, когда она задёргается, объявляя, что в сеть попала жертва. Жрать хочется жутко, абсолютно не по-человечески. Хочется вцепиться в какую-нибудь букашку, и выпить её досуха – даже раньше, чем внутренности под воздействием моего яда превра-тятся в сладкий кисель. И вот нить вздрагивает. Наверняка это кузнечик – их здесь уйма, от многоголосого стрекотания с ума можно сойти. Я опрометью бросаюсь в туман. Пау-тина пружинит, подталкивает и прибавляет скорости. Впереди вырисовывается крупный силуэт, он всё ближе… и я замираю, ошеломлённый. Передо мной дама. Паучиха. Она прекрасна, прежде я никогда таких не встречал. Узкая талия, длинные конечности, изуми-тельных пропорций брюшко, будто нарочно созданное для объятий. Влажные хелицеры и жвала, манящие впиться в них поцелуем. Гипнотический блеск глаз и одуряющий аромат духов. Устоять против влечения я не могу, да самка и не желает, чтоб я устоял. Она при-зывно шевелит лапками и поводит брюшком…

Когда водопад нашей страсти истощается, я провожу коготком по матово отсвечи-вающей головогруди моей возлюбленной и спрашиваю:

– Как тебя зовут, красавица?

– Клеопатра, – отвечает она.

– Красиво, – говорю я. – А какая разновидность?

– Чёрная вдова, – с печальной улыбкой говорит Клеопатра, и плотнее приникает ко мне.

– Это та, которая после ночи любви откусывает голову самцу? Удачная шутка. А всё-таки?

Вместо ответа паучиха распахивает горячую пасть…

Проснулся я с дико колотящимся сердцем.

Помещение наполнял зловещий свет – хотя назвать светом это оптическое явление можно только от бессилия подобрать верное слово. Потолок словно бы напитался при-зрачным лиловым огнём, от которого повсюду бродили фиолетовые не то тени, не то на-оборот – всполохи. Они жили собственной инфернальной жизнью, спаривались, воевали, рождались и умирали. Кажется, они даже издавали звуки: давящее гудение, треск на грани слышимости, бормотание и стоны… Фрески и гобелены на стенах преобразились до неуз-наваемости. Благообразные ещё недавно лица людей превратились в мерзкие рожи, кото-рые скалили клыки, дико вращали зенками и высовывали язычищи. Тела непристойно из-вивались, города горели, леса и травы гнили на корню, водоёмы тухли и превращались в разверстые гнойники.

Заспиртованный человекозмей Джулия приник к стеклу аквариума точно насильник к телу жертвы и, похоже, всерьёз намерился выбраться наружу. То есть он по-прежнему оставался статичным, как положено экспонату, однако я спинным мозгом чувствовал: это статичность замершей перед броском кобры. Это покой ядра в пушке, у которой уже вспыхнул порох на запальной полке.

Лишь вокруг шахматного столика сохранялся островок покоя. Ровно горела кероси-новая лампа под зелёным абажуром, Жерар лежал на коленях достойного мужа Гоу Лема и, зажмурившись, слушал плеер через одну капельку наушников. Вторая была воткнута под шапочку терракотовой статуи. Оба меломана плавно покачивались из стороны в сто-рону, следуя какому-то ритму. Из-под седалища китайского палача потихоньку сыпался песочек.

Набравшись мужества, я выбрался из гамака и твёрдым шагом двинулся к одному из гобеленов. От полотна ощутимо тянуло жаром степи, запахами сухих трав, пыли и кон-ского пота. Стоило мне приблизиться, вытканный всадник на тонконогом жеребце при-щурился, разинул рот – так широко, словно собирался откусить голову собственному ска-куну – и потянул из ножен саблю. Отчётливо послышался шипящий звук, с которым сталь скользит по дереву и коже. Чисто механически я толкнул двумя руками коня. Ладони на краткий миг ощутили упругий бок теплого живого тела, и лошадь начала медленно ва-литься. Раздался сильно приглушённый конский храп и гортанная брань. Из недалёкой ложбинки тут же показались силуэты трёх волков…