Сергей Михайлов - Оборотень

Щеглов задумчиво посмотрел на меня, кивнул и пошел к выходу. У самых дверей он остановился.

— Товарищ майор, — сказал он, обернувшись, — не забудьте о нашем договоре.

— Не забуду, капитан, будьте покойны.

Мы поднялись на третий этаж. Всюду были следы недавней схватки: битые стекла, стреляные гильзы, осыпавшаяся штукатурка. Местами попадались следы крови.

— Пойдем, Максим, собирать свои вещи, — устало сказал Щеглов и положил руку мне на плечо, — нам здесь делать больше нечего, мы свою миссию выполнили.

— А Мячиков? — внезапно вспомнил я и остановился.

— О Мячикове не беспокойся, — изменившимся тоном ответил Щеглов, и мне показалось, что он что-то не договаривает, — с Мячиковым все в порядке.

— Да что в порядке? — недоумевал я. — Где он? И что это за план вы придумали с майором?

Щеглов схватил меня за плечо и резко повернул к себе.

— У меня есть к тебе одна небольшая просьба, Максим, — сухо произнес он. — Когда мы войдем в наш номер, не задавай мне ни одного вопроса. Так надо. Понял?

Я кивнул, хотя понять что-либо из сказанного им было, по-моему, невозможно. Но общение и тесный контакт с Щегловым приучили меня к дисциплине — я промолчал и решил ждать. Одно я знал точно: все, что Щеглов ни делает, кончается удачей. Это была аксиома.

В номере царили бардак и беспорядок. Вещи были разбросаны по всему помещению, многих не хватало, кое-что было умышленно приведено в негодность. Под кроватью валялась неисправная рация. Щеглов покачал головой и присвистнул.

— Ловко сработали, профессионально, сразу видны сноровка и хватка. Теперь понятно, почему им недосуг было заниматься поисками Артиста — мародерством увлеклись.

Мы кое-как собрали остатки своих пожитков. Внезапно Щеглов хлопнул себя по карману пиджака и вынул из его недр плоскую картонную коробку.

— Да, чуть не забыл, Максим, — сказал он, как-то странно растягивая слова, — вчера, рыская по четвертому этажу, я случайно наткнулся на тайник.

— На тайник?! — вскочил я.

— Да, на тайник. Среди многочисленных весьма полезных вещей — таких, как три пистолета «Макаров», нескольких магазинов с патронами, баллончиков со слезоточивым и нервнопаралитическим газом, магнитофонных кассет, около двухсот грамм уже прошедших огранку алмазов, я обнаружил вот эту коробку. Знаешь, что в ней?

— Догадываюсь, — затаив дыхание, ответил я.

— И что же?

— Наркотик.

— Верно. Здесь находится небезызвестный тебе омнопон, целая упаковка, еще не начатая. Представляешь, какой удар я нанес нашему любителю ночных инъекций?

— Еще бы! — воскликнул я. — Но почему вы не сказали мне об этом раньше, Семен Кондратьевич?

— Ты же помнишь вчерашний день: убийство Потапова, допрос свидетелей, анонимная записка — все на нервах, ни минуты свободного времени. Вот я и забыл про эту коробку, да и сейчас вспомнил случайно.

— И вы полагаете, что она…

— Да, я полагаю, что эта коробка с омнопоном принадлежит — вернее, принадлежала — Артисту. Как, впрочем, и весь тайник.

Щеглов небрежно бросил коробку на стол, закурил и отошел к окну. А я уставился на таинственное лекарство, жалея, что лишен дара ясновидения.

Мои мысли были прерваны настойчивым стуком в дверь. Я открыл; на пороге стоял сержант из подразделения ОМОН.

— Товарищ капитан, — обратился он к Щеглову, — вас срочно требует к себе командир.

— Да-да, иду, — засуетился Щеглов и вышел.

Я остался один. Коробка с наркотиком лежала на столе и притягивала мой взор. Десять ампул. Десять уколов шприца. На что способен наркоман ради получения такой упаковки? На убийство? На уничтожение? На сумасшествие? Если бы сейчас вошел Артист…

В дверь тихо постучали. Я вздрогнул. Кто бы это мог быть? Да полноте, подумал я, что за пустые страхи! Ведь в здании полно милиции!

— Войдите! — крикнул я.

В номер стремительно ворвался Мячиков — бледный, осунувшийся, уставший, но вновь сияющий мягкой, чуть лукавой улыбкой, как и в первые дни нашего с ним знакомства.

— А вот и я!

— Григорий Адамович! — воскликнул я. — Куда же вы запропастились? Мы вас ищем, ищем, а вы…

— Ищете? — насторожился Мячиков. — А зачем меня искать? Я не иголка, чтобы…

Глаза его забегали по номеру. Бесспорно, он был чем-то сильно взволнован.

— Вы устали, — сказал я, приписывая его состояние нервному переутомлению, — вам нужно отдохнуть.

— Да-да, конечно…

— Могу сообщить вам радостную весть: банда Баварца обезврежена, а сам Баварец убит своим же сообщником.

— Вот как? — встрепенулся Мячиков и уставился на стол. — Значит, теперь опасность позади?

— Позади, — улыбнулся я.

— А Артист? Артиста тоже поймали?

Я развел руками.

— Увы!

— Как! Артист все еще на свободе? — в ужасе завопил Мячиков и бессильно облокотился на стол.

— Успокойтесь, Григорий Адамович! Стоит ли опасаться одного человека, когда удалось обезвредить целую преступную группу?

— Стоит! — закатил глаза Мячиков. — Еще как стоит! Он стоит сотни, нет — тысячи Баварцев! Это же… это же…

Он вдруг пошатнулся, схватился рукой за сердце и стал беззвучно, по-рыбьи, хватать воздух ртом. Я не на шутку испугался.

— Что с вами?! — заорал я, кидаясь к нему, но он отстранил меня рукой и чуть слышно прошептал:

— Сердце… скорее… нитроглицерин… в моем номере…

Я бросился к выходу, но у самых дверей меня остановил спокойный голос Григория Адамовича:

— Все. Отпустило. Спасибо вам, Максим Леонидович. Никуда не нужно ходить.

Я обернулся. Мячикову, действительно, стало легче. Он перестал шататься, дыхание его выровнялось, голос окреп. Он даже попытался улыбнуться.

— Все в порядке, — добавил он. — Это со мной бывает. Вы же знаете, Максим Леонидович, здоровье у меня ни к черту. Столько всего пережить… А где, кстати, Семен Кондратьевич?

— Его вызвал майор.

— Майор? Какой майор?

— Командир опергруппы.

— Ах да! Теперь понял…

Он опять изменился, его била крупная дрожь, говорил он отрывисто, чуть заикаясь, руки его бесцельно блуждали по пиджаку, не находя себе места. У меня снова появились опасения за его здоровье.

— Мне нужен Щеглов, — сказал Мячиков.

— Он скоро вернется.

— Нет, я не могу ждать, — резко ответил он. — Мне он нужен по очень важному делу, и немедленно. Пойду поищу его. Где, вы говорите, обосновался майор?

Но я уже не слышал последнего вопроса. Взор мой прикован был к его пиджаку, вернее, к пуговицам. Одной, самой верхней, не было, а на ее месте торчал клок оборванных ниток. Я вынул из кармана найденную в пустом номере пуговицу и протянул ее Мячикову.

— Ваша пуговица, Григорий Адамович. Вы потеряли ее.

Он машинально сунул ее в карман.

— Благодарю.