Анна Орлова - Любовь до гроба

На шее дракона обнаружилась простая медная пластина на цепочке, безо всяких украшений. Едва заметные знаки на потемневшем металле. Гадалка не стала снимать эту вещицу, по всей видимости, талисман.

Обнажив грудь Шеранна, она потребовала нож и незамедлительно его получила. Прикусив губу, госпожа Чернова уверенно полоснула себя по левой ладони, отстраненно удивившись, что боль ощущалась будто вдалеке. Обмакнув палец в собственную кровь, она принялась чертить знаки прямо на коже дракона, шепча молитвы богам: Одину – покровителю всякой волшбы и Браги – богу-скальду.

Кано, совелу, дагаз [41] Кано – факел, живой огонь, яркий и сияющий. Совелу – взошедшее солнце всегда означает надежду. Дагаз – свет невозможен без тьмы, и нет ночи без дня. (Описания рун взяты из древнеанглийской рунической поэмы.) – огненные руны, повторенные трижды для усиления действия…

В стороне уже полыхала сторожка – деревянное строение легко загорелось, и огонь с аппетитом принялся облизывать высохшие бревна. По счастью, погода стояла тихая и безветренная, потому лесного пожара можно было не опасаться.

Решив, что огня достаточно, София зашептала наскоро сочиненное заклятие, не замечая, что из ее глаз капают слезы:

Она не знала, сколько прошло времени, с отчаянной надеждой всматривалась в его мертвенное лицо.

Вокруг нее молча толпились полицейские, чуть поодаль стоял сумрачный господин Рельский, но она не замечала ничего. Лишь дружный вздох мужчин заставил ее на мгновение поднять на них глаза, и тут София поняла, что вызвало такую реакцию: непримечательная на первый взгляд медная пластина, которую она сочла простеньким талисманом, теперь полыхала яростным огнем, который будто вторил затихающему неподалеку пожару.

Молодая женщина бережно коснулась руки дракона. Горячая, восхитительно горячая!

А пламя все танцевало на груди Шеранна, легко касалось горящих рун, ластилось к хозяину…

Не зря говорят, что за огнем можно наблюдать бесконечно: будто зачарованные, люди не могли оторваться от этого зрелища, пока наконец пламя не затихло, скрылось в глубине металла.

Только тогда дракон открыл глаза, недоуменно оглядел склоненные к нему лица и приподнялся на локте…

«Спасибо вам, боги!» – прошептала София сквозь слезы, без сил опускаясь на землю.

Упасть ей не позволил господин Рельский, который легко подхватил ослабевшую гадалку.

– Извольте следовать за мной! – оборвал ее размышления резкий голос мирового судьи, и, не дожидаясь согласия, Рельский играючи выдернул Софию из скопища вокруг Шеранна, будто репку из грядки.

Госпожа Чернова попыталась возмутиться, но, взглянув на господина Рельского, передумала, разом позабыв сердитые слова. Мужчина был хмур, как грозовая туча: побелевшие губы упрямо сжаты, брови сошлись на переносице, руки же вместо привычной трости по-прежнему сжимали оружие, разряженное и уже бесполезное.

Дождавшись, пока он остановится, гадалка подчеркнуто смиренно поинтересовалась:

– Чего изволите?

Хмурое выражение на лице мирового судьи сменилось озадаченным, затем он слегка покраснел.

– Извините за бесцеремонность, – произнес он глухо. – Думаю, вам пора домой. Позвольте, я провожу вас.

Спокойный тон явно потребовал от него немалых усилий, и София невольно задумалась о причинах, однако волнения минувшей ночи и крайняя усталость туманили ее мысли. Молодая женщина склонила голову, соглашаясь. Нестерпимо хотелось наконец распустить волосы, избавившись от перевитого лентами сооружения на голове, скинуть пропылившееся платье и нырнуть в вожделенную накрахмаленную свежесть постели…

Она украдкой бросила взгляд на дракона, но ничего не смогла разглядеть за спинами полицейских, тихонько вздохнула и позволила господину Рельскому увлечь себя прочь.

Мировой судья безо всяких приключений и разговоров доставил ее домой, сдал с рук на руки домовым и отбыл, так и не проронив ни слова.

А София провалилась в нелепые и тревожные видения, вновь и вновь переживая недавние события…

Дракон не заметил ее исчезновения – он был всецело поглощен потрясающей полнотой жизни. Угасший было огонь вспыхнул ослепительно ярко, даря пронзительную резкость каждого ощущения. Легкий ветерок, переплетение лесных запахов, ток крови в венах, острые эмоции окружающих людей – все это складывалось в изумительную чувственную картину, заставляло забыть обо всем и самозабвенно упиваться…

Но бесцеремонная навязчивость людей, которые все пытались его усадить и напоить бренди, вывела Шеранна из состояния довольства собою и миром.

Дракон осушил стакан и нахмурился. Лишь отблески беспокойного пламени, время от времени пробегающие по его лицу, напоминали о том, что случилось.

– Что произошло? – спросил он.

Полицейские принялись рассказывать, перебивая друг друга. Чуть поодаль топтался доктор Верин, чьи врачебные умения в данном случае были бесполезны, но в глазах медика сверкало фанатичное любопытство исследователя. Дракон поморщился и отодвинулся от него подальше. Ради своих изысканий этот достойный господин охотно бы вскрыл и препарировал дракона, и потому доктор был недоволен, что потенциальный мертвец оказался бесповоротно жив.

– Тихо! – рявкнул Шеранн наконец, отчаявшись составить путный рассказ из сумбурных реплик. – Инспектор, прошу вас.

Отчего-то весьма бледный инспектор Жаров выступил вперед, откашлялся и принялся рассказывать:

– Простите, господин дракон, но я подозревал вас, поэтому организовал слежку. Но теперь именно это спасло вас и госпожу Чернову.

– Госпожу Чернову? – спохватился Шеранн. Он напрочь позабыл о гадалке. – Где она и что с нею? Тот сумасшедший швырнул какую-то волшебную штучку, и дальше я ничего не помню.

– Не беспокойтесь, с ней все в порядке. Думаю, она уже дома.

– Хорошо, – кивнул дракон и спросил с любопытством: – Но как вы умудрились следить за мной? Уверяю, это непросто. Среди людей еще ладно, там царит такая какофония звуков и запахов, что ничего не разберешь. Но в лесу?!

– Я натерся мазью из медвежьего жира и еще кое-каких травок, – смущенно признался инспектор, неловко потирая руки. – Чтобы отбить вам нюх… Мне рома посоветовала…

Шеранн вдруг расхохотался.

– А я все не мог понять, почему за мной увязался этот медведь! – пояснил он сквозь смех. – Но был настолько рассеян, что не придал этому значения.