Павел Амнуэль - Удар гильотины

– Пусть ищет полиция, – сказала Кристина. – Если они придут за мной, вы будете здесь и что-то сумеете им сказать, я не смогу… А если они будут искать кого-то, то сюда не придут, а вы им только помешаете, если…

– Вы хотели, чтобы я нашел…

– Я очень этого хочу. Вы найдете его, Тиль. Но сейчас останьтесь. Пожалуйста.

– Вы чего-то боитесь, Криста? – Манн опять взял ее руки в свои и на этот раз сжал так крепко, что она не могла вырваться, да, впрочем, и не пыталась. – Скажите мне. Чего вы боитесь – здесь, у себя дома? Есть что-то еще, о чем вы мне не сказали?

– Нет, – повторяла Кристина. – Нет, нет…

И потом – неожиданно:

– Да. Я вам не сказала.

– Что?

– Я не знаю… Вчера ночью, когда я вернулась из полиции… Дико болела голова… Думала, потеряю сознание. У меня в аптечке есть спазмагол, сильный препарат, я приняла таблетку, стало чуть легче, я стояла посреди кухни, коробочку с лекарствами держала в руке, хотела положить ее в холодильник, на нижнюю полку… Не знаю, зачем вам эти подробности… Посреди кухни, чуть ближе к плите, расплывалась лужа. Будто что-то пролилось. Я едва не поскользнулась. Посмотрела вверх: может, протек потолок у соседей? Потолок был сухой, на беленой поверхности влага сразу заметна… А лужа стала еще больше. На моих глазах, вы можете себе это представить, Тиль? Я бросила коробочку, она упала на пол рядом с холодильником… Встала на колени – почему я так сделала? Не знаю. Намочила палец в луже и попробовала на вкус. Глупо, да? Вода была соленой, как… И маслянистой. Вы были в Израиле, Тиль? На Мертвом море. Я была – пять лет назад, мы с подругой… Это ни с чем не сравнимое ощущение. И вкус той воды. И ощущение маслянистой поверхности… Вода была из Мертвого моря. Я уверяю вас, Тиль, вы можете надо мной смеяться, но я точно знаю – лужа была оттуда. Не с потолка. И с плиты пролиться ничто не могло.

Манн слушал молча – он понимал, конечно, что в том стрессовом состоянии, в каком пребывала Кристина, вернувшись домой после долгого допроса с пристрастием, померещиться ей могло все что угодно. Лужица? Почему нет?

– А потом лужа исчезла? – спросил он, уверенный в том, что так и было.

– Исчезла? Нет, я ее вытерла. Тряпкой. Досуха. Тряпку повесила на трубу в ванной. Я вижу, вы не верите, Тиль. Возьмите тряпку, отдайте на экспертизу…

– Ну… – сказал Манн. – У меня нет таких возможностей…

– Вы мне не верите?

– Верю, – твердо сказал Манн. Даже если все, рассказанное Кристиной, ей не приснилось и не померещилось, какое это имело значение? Да, стресс, да, странно. Но лучше бы она вспомнила что-нибудь, способное помочь в расследовании. Например, видела ли она кого-то, когда покидала квартиру Веерке. Впрочем, это Манн уже спрашивал, и Мейден наверняка спрашивал тоже…

В кармане детектива завибрировал мобильник.

– Извините, – пробормотал Манн и поднес трубку к уху.

– Дорогой Манн, – сказал голос старшего инспектора Мейдена. – Что вы мне прислали?

– Письменно оформленное свидетельство госпожи Верден, собственноручно ею подписанное.

– И теперь, поскольку это действительно документ, мне придется привлекать госпожу Верден к суду по обвинению в лжесвидетельстве?

– О чем вы говорите, старший инспектор?

– Вы понимаете, Манн, что можете лишиться лицензии? Давление на свидетеля с целью получения нужных вам показаний…

– Какое давление, старший инспектор! – вскричал Манн. – Она совершенно добровольно…

– Послушайте, Манн, – сказал Мейден, – честное слово, я всегда относился к вам с симпатией, поступать, как поступили вы, непрофессионально и безответственно!

Мейден бушевал. Каждое следующее слово звучало громче предыдущего, похоже, что старший инспектор накачивал сам себя, как накачивают воздушный шар, который вот-вот лопнет с оглушительным треском.

Манн отодвинул трубку от уха, крики Мейдена были теперь слышны и Кристине, она смотрела на детектива не столько испуганно, сколько изумленно, и старалась по обрывкам услышанных слов понять смысл выволочки.

– Пожалуйста, Манн, – неожиданно сбавил тон старший инспектор. – Из уважения к вам… Я порву этот так называемый документ. При одном условии. Вы больше этим делом не занимаетесь, понятно? В квартире госпожи Ван дер Мей вы находитесь как частное лицо. Я внятно объясняю?

– Старший инспектор, – твердо сказал Манн, – если вы уничтожите листок из моего блокнота, это будет дважды непрофессионально. Во-первых, вы сами меня направили к госпоже Верден. Во-вторых, она подписала показание совершенно добровольно…

– Оно написано вашим почерком!

«Да, это я прокололся, – подумал Манн, – нужно было попросить ее написать собственноручно. Вопрос: стала бы она это делать?»

– Подпись госпожи Верден засвидетельствует любой графолог, да и она сама…

– Я сказал: больше не вмешивайтесь. Точка.

Короткие гудки.

– Что-то случилось, Тиль? На вас лица нет, – проговорила Кристина. – Это Мейден, да? Он не хочет, чтобы вы меня защищали?

– Неважно, чего он хочет, – Манн спрятал телефон в карман. – Надеюсь, что он не сделает такой глупости…

– Какой?

Манн молчал, раздумывая. Панфилло видел, что Кристина ушла от Веерке в четверть одиннадцатого. Ближе к одиннадцати – после ухода Кристины! – госпожа Верден видела Веерке в окне, причем окно было закрыто. Примерно в то же время спускался на третий этаж Панфилло и видел под закрытым окном лежавшего без сознания писателя. Госпожа Верден прежде показывала, что видела Кристину в окне в начале третьего ночи, чего быть не могло, потому что в это время Кристина спала в своей постели.

Если Мейден действительно уничтожит листок с показаниями госпожи Верден, то копия, хранящаяся в сейфе Манна, не будет принята судом, как доказательство. Но если Мейден так сделает, он уничтожит улику, на это старший инспектор не пойдет, он профессионал, как и Манн, и все его пустые угрозы…

– Тиль? – сказала Кристина. – О чем вы думаете, Тиль?

Она пересела на диван, сидела рядом, совсем близко, смотрела Манну в глаза, протянула руку и коснулась его волос, легко, будто ветер из окна, она не хотела, чтобы он уходил, потому что боялась – не Мейдена, не полиции, Кристина боялась совершенно другого, и это было написано на ее лице, себя она боялась на самом деле, собственных фантазий – если это были фантазии, – мышей, появлявшихся неизвестно откуда, воды, лившейся с сухого потолка, очков, исчезнувших, будто их никогда не было… Конечно, фантазии, это очевидно, причуды расстроенной психики, но тогда и ночь, проведенная дома, могла Кристине почудиться, тогда и госпожа Верден могла видеть Кристину в окне в третьем часу ночи, а потом… Что?

Что происходило на самом деле?

– О чем вы думаете, Тиль?