Григорий Симанович - Аполлоша

Вера сделала паузу, словно подбирала слова.

– …потом он позвонил на мобильный, я в тот день как раз в отгуле была, дома сидела, занималась, я поступать собираюсь в институт…

– Ну, ну, смелее, дальше…

– Сказал, что хочет ко мне срочно приехать, поговорить. Приехал, привез большую сумку, а в ней статуэтка тяжелая, он сказал – из бронзы, греческий бог солнца Гелиос. Сказал, что большая ценность, принадлежит одному хорошему знакомому. Сказал, что не украл ее, а спасает от бандитов, которые того хорошего человека то ли убили, то ли похитили. И его друг, который про статуэтку знает, тоже под угрозой. Попросил где-нибудь спрятать надежно, никому ни слова не говорить. А сам он не может, потому что обещал Сергею Ильичу быть дома. Ну, вот… А дальше он сказал такое, от чего мне до сих пор страшно. Сказал: «Если Костик останется жив, он разгадает тайну статуэтки, а если Костика убьют, позвони по этому телефону Сергею Ильичу, отдай статуэтку и конверт». И почему-то просил звонить не раньше 23 июня будущего года. И больше ничего не объяснял, сколько я его ни допытывала. Ни слова. Все про свадьбу, про то, как мы заживем богато, детей будем воспитывать. Он очень необычный был… и очень хороший человек.

Нагибин понял, что она сейчас разрыдается.

– Стоп, Вера! Успокоились! Так какого это было числа?

– Так я же говорю – ровно год назад, 23 июня. Я еще накануне дедушке звонила в Краснодар, он участник войны, я всегда с ним разговариваю 22 июня, а 9 мая с Победой поздравляю. Ну вот… А через пять дней я ему на мобильный позвонила, потому что молчал, не появлялся, я заволновалась. Никто и не ответил. И как раз на следующий день один клиент Штыковой Наташки, ну, она за соседним креслом работает, рассказывал, а я услышала, что на Ферганской, рядом с нами, мать с сыном убили. Ну, я догадалась… На похоронах была…

– Где же статуэтка?

– Как где? У меня. Мы ее с Костиком в ватное одеяло замотали и положили в выдвижной ящик дивана, на котором я сплю. А ящик гвоздиками незаметно прибили с боков. Это он придумал: если вдруг Светка за каким-то лешим полезет, пусть решит, что заело. Так и хранила его год, как он просил.

– Я и есть Нагибин, Верочка! Не волнуйтесь, говорите адрес.

Она действительно оказалась не красавицей, мягко говоря. Но было в ее облике что-то милое, чистое, чуждое лукавства и пошлости.

Он быстро нашел ее дом в Печатниках. Они поговорили. Догадка Нагибина оказалась верной: Верочка полюбила Утиста. И после глупых школьных влюбленностей это впервые было всерьез, остро.

Оставалось два ключевых вопроса. На первый он заранее знал ответ, и было ему стыдно за себя, такого матерого сыскаря, «дедуктика», «тонкого психолога». Юноша-аутист провел его как мальчика, отвел от себя малейшие подозрения парой фраз и точно сыгранным эпизодом. И все же Нагибин спросил:

– Вспомните, Вера, в котором часу он тогда позвонил?

– Ой, точно не скажу. Примерно в шесть тридцать. Я как раз уходить собиралась, у начальницы отпросилась к врачу. Не пошла, домой поехала. От Ташкентской до нас не так далеко. А в половине восьмого… да, около того, он появился почти вслед за мной.

Теперь все выстраивалось. Георгий Арнольдович сказал, что их с Игнатом не будет. Утист решился. Он приехал к Игнату около шести. Скорее всего, предварительно позвонил с мобильного на его домашний, проверил. Игнат не ответил. Костик хотел открыть своим ключом, но дверь оказалась не заперта. Увидел то ли налетчиков в беспамятстве, то ли пустую квартиру со следами погрома. Он словно по наитию угодил в тот интервал, когда лично ему не угрожала опасность. Главное – не обнаружил Аполлошу. И тотчас бросился этажом выше. Отпер дверь, нашел сумку, быстро унес. Дверь предусмотрительно запирать не стал, чтобы отвести подозрение: у них ведь с мамой есть ключи.

– Вот тебе и аутист, вот тебе и синдром Аспергера! – воскликнул Гоша, до этого завороженно, как и Игнат, слушавший рассказ Нагибина. – Холодный расчет, бесстрашная кража… И даже тени подозрения не вызвал, когда приезжал. Ключи отдал. А зачем? Мы ведь про них и не вспомнили бы.

– А вдруг… Он страховался. Он произвел эффект сродни тому, что описан у Эдгара По в «Похищенном письме», – с уверенностью объяснил Нагибин. – Помните, там искомое компрометирующее письмо было не спрятано, а надорвано и брошено в мусорную корзину. Поэтому никто не мог его найти. А сыщик Дюпен догадался. Так же и здесь: он продемонстрировал ключи, чтобы нам и в голову не пришло, что он мог ими воспользоваться. А с какой спокойной искренностью он признался в желании увидеть статуэтку, разгадать ее! – Сочувствие Игнату выказал, про маму больную, про Аполлошу так естественно говорил… – заметил Гоша. – Да, это уже с аутизмом никак не вяжется. И даже с той формой по Аспергеру… Я же помню, читал… Это уже замысел, комбинация, корыстный расчет. Такого за ними не наблюдается. К тому же он несомненно предчувствовал свою гибель. Но чего он хотел на самом-то деле? Заставить Аполлошу впоследствии играть с ним, если выживет? Или все же спасал самоотверженно, чтобы вернуть, если мы останемся живы?

– Боюсь, этого мы достоверно не узнаем никогда, – задумчиво произнес сыщик, и его выразительные карие глаза выдали грусть по безвозвратно упущенной истине. – Но если хотите, моя версия такова: в этом юноше со смещенной психикой и дезориентированной самоидентификацией…

– Да, вы завернули, маэстро! – с улыбкой воскликнул Георгий Арнольдович. – Вон, Игната аж перекосило.

– …Так вот, в душе этого человека перемешались два мощных желания. Он мечтал сделать счастливой любимую девушку, жениться, родить детей и вылечить мать, поэтому хотел продолжения игры ради денег. Но его сводила с ума загадка Аполлоши. В отличие от нас с вами он не смирился с чудом как с данностью, реальностью. Он страстно хотел понять. Его психика бунтовала, сводила его с ума. Это уже реакция нормального человека: сильно развитый интеллект сталкивается с иррациональным, потусторонним и не может объяснить… Это острый кризис сознания. И у меня есть подтверждение моей версии.

Нагибин извлек из кармана простой почтовый конверт с российской маркой, достал из него листок бумаги и протянул Игнату. Тот прочел вслух и передал Гоше. Там была одна фраза:

«Костик просит оберегать Веру и сделать рентгеновский снимок фигуры Гелиоса».

– Рентген – это приходило мне в голову, – признался Гоша.

– Я против! – твердо заявил Игнат. – Не хочу, чтобы над ним экспериментировали, изучали, облучали. Пусть будет все как есть. Перевезти бы его сюда! – Он с надеждой посмотрел на сыщика.

– Это вы с Утинским договаривайтесь, статуэтка с тех пор у него. Я пас. У меня таких возможностей нет. А кстати, вы догадались, почему Костик велел звонить мне ровно через девять месяцев?