Юрий Леж - Перевертыш

— Спасибо, Пан, — принимая от снайпера чужую винтовку, сказал Мишин. — Я сюда, а ты пока отдыхай. Завтра с утра, если срочных дел не объявится, опять будем с мулаткой работать…

— Есть, — козырнул Пан, с удивлением подумавший, что за час с небольшим боя забыл и про утренний спектакль у капитана, и про свои недавние ночные приключения…

Вернувшийся в комендатуру уже ближе к полуночи, уставший, но в бодром, приподнятом настроении, капитан Мишин заглянул к себе в кабинет, в расчете просто выполнить формальность перед отходом ко сну, но к удивлению своему застал в приемной Настю, перебирающую какие-то бумаги.

— Как там, товарищ капитан? — спросила она, намекая на судьбу своего батальона.

— Отбились, да еще пятьсот с лишком пленных взяли, — ответил капитан. — Потери в пределах нормы, двадцать семь человек, но, как на грех, все из новичков. Тяжелых раненых нет. Так что, можешь спать спокойно. И чего ты так засиделась? Ведь давно уже обо всем знала…

— «Не корысти ради…», — вспомнила Настя строчку из популярного перед войной сатирического романа. — Вам срочная телефонограмма и шифровка. Из Москвы.

— Вот не было печали, — отозвался капитан, — давай, что ли…

Настя протянула ему два листа бумаги и специальный бланк от радистов, в котором капитан отметил время личного получения шифровки и вернул его Насте.

Расположившись в кабинете за рабочим, широким столом, Мишин сперва прочитал телефонограмму, записанную аккуратным почерком Насти. Содержание было странным, но к странностям руководства за время своей работы капитан привык.

«Немедленно по получении настоящей телефонограммы, обеспечить взятие проб крови у всех задержанных на объекте «Бордель» во время вчерашней операции. Под личную ответственность обеспечить сохранность проб крови до прибытия из Москвы личного представителя Генерального комиссара госбезопасности. Срок прибытия будет вам сообщен дополнительно». Далее шли: гриф совсекретно, обязательные входящие-исходящие, фамилии передавшего и получившей, дата-время и введенный недавно индекс подотчетности. Еще не привыкший к этому буквенно-цифровому шифру, Мишин погремел ключами сейфа и достал листок с расшифровкой. О-го-го! телефонограмма эта шла прямиком из приемной того самого Генерального комиссара, который еще и зампредседателя Совета Министров, и зампредседателя Государственного Комитета Обороны, и зампредседателя Верховного Совета. Первый человек в стране, потому как действительно первого уже и человеком-то назвать язык не поворачивается, одно слово — Хозяин, а этот при нем первый человек.

«Ой-ёй-ёй, — почесал в затылке Мишин. — К чему бы такая честь? не иначе — быть беде, как там у Грибоедова-то было — «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь…»

Вот с чего именно этот первый человек проявил такой интерес к непонятной до сих пор «Мартышке», капитан Мишин не сообразить не мог. Кажется, после разговоров с Паном и Успенским, во время звонка в Москву, он не высказал ничего, кроме странности этого случая и желания поработать над ним. Выходит, такими странностями уже давно на самом верху интересуются, иначе не было бы такой молниеносной и конкретной реакции?

«Ладно, отложим, вернее, дадим распоряжения и отложим», — капитан снял телефонную трубку и позвонил в госпиталь. Дежурная бригада заканчивала работу, новая еще не приступила, но была уже на месте. Добравшись до нового дежурного хирурга, капитан затребовал, что бы через пятнадцать, максимум, двадцать минут у него в кабинете были пробы крови всех задержанных по литерам от А8 до Б3. Намек врача, что проще и спокойнее это все будет сделать с утра, Мишин не понял, а врачу прямым текстом высказал, что к утру кто-то из военного врача может превратиться в деревенского фельдшера в костромской глубинке.

— Вообщем, так, повторять не буду, но через десять! да, уже через десять минут у меня на столе должно быть по две пробы от каждого задержанного! Одна для анализов, вторая — контрольная! — уже на повышенных тонах закончил разговор Мишин. — Охрана предупреждена! Выполнять!

Тут же капитан перезвонил начальнику охраны задержанных, старому не годами, а стажем на этом поприще, лейтенанту Воробьеву.

— Вот какое дело, Воробей, сейчас придет к тебе врач, один или с фельдшером, брать кровь у задержанных, — рассказал Мишин. — Присмотри, что б, во-первых, у всех взяли по две пробы. Зачем это нужно, кому — у тебя один ответ: так начальство велело. Во-вторых, будь настороже, не обещаю, но могут твои подопечные какой-нибудь фортель выкинуть, так что действуй с ними, как с особо опасными категории ССП («склонен к сопротивлению и побегу»).

— Понял, Пал Сергеич, — ответил Воробьев, зная, что понапрасну Мишин пугать не будет, но и перестраховаться капитан любит, что б в случае чего не оказаться крайним из-за невыполнения простой формальности. — Попьем с них кровушку, как по медицине положено, без эксцессов.

— Надеюсь, — буркнул капитан, возвращая трубку на место.

Теперь предстояла долгая и муторная расшифровка радиограммы, которая была «закрыта» личным, для особых случаев, шифром капитана, знали который только он и отправитель. Впрочем, нужно все-таки сначала дождаться крови от этих задержанных, что бы уж после этого отпустить Настю и запереться в одиночестве в кабинете, без помех расшифровать и прочитать что-то чрезвычайно деликатное, раз его даже не пустили в общем порядке, через шифровальный, десятки раз проверенный отдел.

… Грохот металлической двери уже давно не раздражал ни надсмотрщика, ни главного тюремщика гарнизона. Он был привычек, как для иных людей привычен звон чайной ложечки о края стакана, или легкий скрип несмазанных петлей на форточке, открываемой и закрываемой десятки раз на дню. Вот только врач, молодой и немного еще бестолковый по молодости Владлен Ильич Самсонов, после института получивший, как отличный хирург, сразу две маленькие звездочки на погоны и направление в действующую армию, только он морщился, кривился, качал укоризненно головой. Ну, еще бы, в диковинку ему и тесные, почти без освещения камеры, и помятые, с потухшим взглядом люди, и параши, пованивающие порой так, что глаза щипало.

— Как же здесь работать? темнота-то какая! — возмущался он, косясь на блеклые синеватые лампочки над входом, горящие, согласно инструкции, по ночам.

— А мы сейчас фонарь сообразим, — отвечал Воробьев.

И тут же возле нар с лежащим по ночному времени задержанным появлялся третий надзиратель, с фонарем. Доктор опять качал головой, но шприцом орудовал ловко, чувствовалось, что руку набил давно, еще во время учебы, когда подрабатывал в больницах медбратом, и потом, проходя стажировку, на которой старшие и по стажу, и по должности врачи беспощадно эксплуатировали младших черновыми и рутинными работами.