Андрей Уланов - Никакой магии

В первый момент жидкость показалась обжигающе холодной — даже почти потерявшим чувствительность пальцам. Я принялась энергично растирать руки, с наслаждением ощущая, как теплый огонек в ладонях все сильнее подтапливает сковавший кожу лед.

Но полностью я оттаяла уже наверху, в гостиной, вцепившись в огромную, не меньше пинты, чашу с горячим чаем и купаясь в исходящих от камина волнах тепла и ароматах яблони с можжевельником.

— Поиграем в угадалки, вэнда? — Герцог приподнял бокал и слегка качнул им, внимательно изучая потеки на тонком, словно мыльный пузырь, карконошском стекле. — Моя первая ставка: приказчик из небольшой лавки.

— Очень маловероятно, — отозвалась я. — Эта публика обычно куда придирчивей следит за модой и вообще любит выфрантиться. Добудь такой молодчик отрез хорошей ткани, он бы сшил из нее полупальто — и не у первого попавшегося портного.

— Хм… простой вор?

— С мозолями? — фыркнула я. — Кей, у тех карманников, которые проходили через наш участок, ухоженным пальцам вполне могли позавидовать многие эльфы.

— Резонно, — Молинари сделал глоток бренди, — в таком случае моя последняя ставка — слуга.

— Слуга?

— Почему бы нет, вэнда? Это вполне объясняет мозоли, работу на свежем воздухе, относительно хорошее питание… и даже ткань, которая могла быть просто подарком хозяина по случаю какого-нибудь праздника.

— А циррозную печень как ваша версия объясняет? — ехидно спросила я. — Вот вы, кей, стали бы терпеть среди прислуги существо, регулярно напивающееся?

— Уже терплю, — ответил Молинари. — Миссис Фланаган, особа достойная во многих отношениях, но вот избавить ее от пагубного пристрастия к горячительному мне пока так и не удалось. Впрочем, как вы скоро сами убедитесь, вэнда, стаканчик-другой… и даже третий-четвертый вовсе не мешают ей управляться с иголкой и нитками. И не смотрите на меня с таким искренним ужасом. Вы ведь не собирались ехать к полковнику в своем нынешнем наряде?

Гномское предместье и прежде отличалось от прочих окраин Клавдиума чистотой и безлюдностью, точнее, безгномовостью улиц — подгорные бородачи, переселившись в город, все равно не очень-то любили лишний раз расхаживать по поверхности. Но сегодня эти улицы казались особенно пусты.

— Не нравится мне это, — пробормотал Молинари, провожая взглядом единственное живое существо, встретившееся нам — облезлую кошку.

Я тоже была отнюдь не в восторге от увиденного, и данное чувство значительно усилилось, когда на выезде из предместья наш экипаж едва не въехал в недостроенную баррикаду. По ней, словно муравьи, торопливо сновало два десятка гномов — и еще столько же угрюмых бородачей выстроились за ней. И в незаконченном виде баррикада впечатляла — по-гномски основательное сооружение из мешков, бочек и бревен «опиралось» на две каменные тумбы, а рядом с оставленным посреди улицы узким проходом стояли наготове массивные щиты. Сами же гномы открыто щеголяли отнюдь не клановыми топориками дозволенной величины.

Молинари распахнул дверцу.

— Что случилось?

— Не стоит вам ехать дальше, мистер, — один из гномов подошел ближе к карете, став напротив герцога. Кроме устрашающих размеров секиры бородач обзавелся аж четырьмя револьверными кобурами, а из-за левого плеча торчал характерный раструб картечницы.

— Что случилось? — повторил Молинари.

— Пока — ничего, — гном, задрав бороду, глянул куда-то вверх, — прошел слух, что у пристани Мэррима технофобы собрали толпу.

— Всего лишь слух? — недоверчиво уточнил мой спутник.

— Угу, слух, — гном перевел взгляд на меня, — повернули б вы назад, мистер эльф. Право же…

Молинари дернул ухом.

— Вперед, Джеймс! — велел он, захлопывая дверцу и откидываясь на диван.

Я тихо вздохнула. Похоже, при всех своих многочисленных талантах и знаниях, по части гномской психологии кей Молинари шишек с ветки не хватал. Гномы способны назвать слухами сведения, не имеющие гранитно-твердых доказательств, но вряд ли они бы устроили такое представление из-за обычных сплетен.

— Считаете, я поступил опрометчиво?

— Считаю, что вы поступили безрассудно, — буркнула я. По спине словно провели льдинкой, вдобавок в затылке объявилась колючая боль. Плохо, совсем плохо…

— Но, — мой тон явно смутил герцога, — ведь коротышка сам признался, что им известны какие-то слухи о технофобах. Простите, но подобное я слышу с удручающей регулярностью…

— А гномские баррикады вы тоже видите с удручающей регулярностью?

— Нет, но… — Молинари осекся, — и потом, вэнда, пусть даже технофобы и устроят очередной гномский погром, какое дело до этого нам, эльфам? Признаться, и сам я не вижу ничего катастрофичного в том, что всех этих чадящих и лязгающих железок станет хоть немного меньше.

— Кей Молинари, — ровно-бесцветным голосом произнесла я, — как давно вам говорили, что вы — круглый идиот?

Мимо кареты пронеслась лошадь. Краткий миг, но память, словно придирчивый художник, успела запечатлеть брызги пены, темные потеки на гнедой шкуре, рваную одежду всадника и кровь на лице, а главное — обезумевший от ужаса взгляд.

— Джеймс, разворачивай карету! — рявкнул Молинари. — Нет, поздно, — с сожалением добавил он, вслушиваясь в нарастающий гул. — Улица слишком узкая, а толпа уже рядом. Мои глубочайшие извинения, вэнда. Я заслужил ваш эпитет.

— И продолжаете в том же духе, — сказала я, глядя на появившийся в руке герцога кинжал. — Вы собрались останавливать бунтовщиков зубочисткой… ай?!

Последний вскрик вырвался у меня, когда сверкнувшее лезвие вспороло юбку на правом боку почти от бедра и донизу.

— Так вам будет удобнее, — пояснил Молинари, убирая кинжал, — а теперь… БЕЖИМ!

Мы выскочили наружу, когда из-за поворота уже показались первые ряды толпы. Оглянувшись, я увидела ее — не отдельных людей, а одну неудержимо накатывающуюся темную массу… над которой, словно знамена, торчали выдранные из ограды пики с кусками чего-то бесформенного, красного…

— Туда! — выдохнул галопировавший слева от меня герцог, — к желтому дому.

У нас было почти полсотни ярдов форы, еще столько же подарили нам перегородившая улицу карета и собственные ноги. Кучеру повезло куда меньше — он замешкался, слезая с облучка. До меня донесся свист булыжника, глухой удар — и торжествующие выкрики, от которых застывала кровь.

Молинари достиг цели первым — бежать в штанах значительно удобнее, чем в юбке, пусть и с глубоким разрезом. Я ждала, что герцог начнет колотить в дверь, но вместо этого Молинари вцепился в заплетавшие фасад побеги лимонника и взлетел вверх, пробежавшись по стене чуть ли не быстрее, чем по мостовой. Впрочем, я сама опомнилась только на уровне третьего этажа, почти сорвавшись вниз, когда плеть в моей руке надломилась. Рядом тяжело прошуршал камень — и со звоном осыпался вниз осколками оконного стекла. Еще свист, глухой «бум» — я еле успела отдернуть руку — железный прут плашмя впечатался в стену, выбив из нее облако штукатурки.