Давид Константиновский - Ошибка создателя

Арман принес мне черновик. Тетрадные листки в клеточку, аккуратно исписанные цифрами и формулами.

На них было то же — совершенно то же и тем же почерком, что и на листках, которыми был обернут подарок из дальней усадьбы. Все то же. Кроме малости — кроме одной-единственной ошибки, — помните? — компрометировавшей меня, мою работу и мою лабораторию.

На листах, которые принес мне Арман, решение было правильным.

Я мог допустить — и уже начал привыкать к этой мысли, что Арман по своей инициативе попытался решить ту задачу, которую я предложил Берто. Самолюбие, знаете ли, дух соперничества… Но гораздо менее склонен я был поверить в то, что Арману удалось найти решение этой задачи. Это меня удивляло; однако работа — вот она, на моем столе! Может, я всегда ошибался, недооценивал Армана?

Допустим и это. А вот как быть с ошибкой, которая то появляется, то исчезает? И что за ошибка! Или это — новый вариант, доработанный и исправленный? Все можно объяснить — и во всем можно усомниться… А где, кстати, фамилия автора? Забыл подписать свою работу?..

Наконец прибыл Юрков. Мы обнялись; потом я показал ему эти листки.

— Ну что ж… — только и сказал Юрков.

Мне пришлось подчеркнуть, что я потратил на них лучшую половину дня.

— Ясно, — ответил Юрков.

Я попросил — если ему что-то ясно, не согласится ли он объяснить мне? Юрков ответил:

— Нельзя ли от тебя позвонить на Станцию?

Следующий час мы потратили на то, чтобы связаться со Станцией. Я поднял на ноги всех, кто мог оказать нам содействие.

Однако у наших радистов был день профилактики, и связь с другими районами практически отсутствовала.

— Профилактика!.. — возмутился Юрков.

О том, что у них произошло, он все только обещал рассказать.

— Ну, Фревилечка, давай начнем! Поехали в ту усадьбу. Но мне нужно было сначала понять, что он собирается там делать.

— Мы должны знать, что это была за комбинация, в которую впутали Берто. Так проделаем это на моей шкуре, — сказал Юрков.

— Ты в роли бедняги Берто?

— Вроде того. Постараюсь вести себя как можно естественнее. Еще вопросы есть?

— Имеются. Значит, тебе что-то известно?

— Ничего неизвестно.

— Как же ты собираешься действовать?

— По аналогии. Черный ящик, да и все. Берто был в усадьбе, а потом уволился. На входе черного ящика — посещение усадьбы, на выходе — заявление по собственному желанию.

— А что в ящике?

— Это-то мы и узнаем. Увидим, что будет происходить со мной.

— Но что же в этом ящике?..

— Послушай, Фревиль: или мы будем действовать, или я улетаю.

Я спросил Юркова:

— Что я должен делать?

— Везти меня в усадьбу.

— Я, таким образом…

— Правильно. Именно то, что ты хотел сказать. Ты, таким образом, сунешь меня головой вперед в этот самый ящик. В черный.

— Брр! — сказал я. И проглотил таблетку.

— Ох и наживаются на тебе фармацевтические фирмы! — сказал Юрков.

Я попросил десять минут. Да, я должен узнать, в чем там дело; но…

— Послушай, — сказал я Юркову, когда он объявил, что мое время истекло, — я, конечно, слишком привык иметь дело с роботами. Однако я понимаю, что ты, как-никак…

— Начинается! Абстрактный гуманизм… — принялся Юрков формулировать (или цитировать — этого я никогда не умел отличить).

— Но я просто боюсь за тебя! Мы же понятия не имеем, что там, в черном ящике.

— Тигры там. Людоеды.

— Не знаю.

— Ну, хорошо. Ты разговаривал с Берто, когда он уже вылез из ящика?

— Разговаривал.

— Ты не заметил — может, он покусанный был? Или в синяках? Или, может, его там, в ящике, голодом морили?

— Не морили…

— Так поедем скорее.

— Нет.

— Что — нет?

— Не могу.

— Хорошо. Что ты предлагаешь?

— Мы поедем в усадьбу. Но разыграем все это иначе. Представим, что не я от тебя, а ты хочешь от меня избавиться. Ты сунешь меня в черный ящик.

— Фревиль, я понимаю, что тебе до смерти хочется к тиграм и людоедам. Но из этого ничего не выйдет. Тот, кто толкает в ящик, должен быть старым работником Отдела. А тот, кого толкают, должен быть новичком. Так что ничего не выйдет. Нас моментально раскусят, вот и все.

— Что же делать?

— Ты, Фревиль, всегда был мастером по части задавания вопросов. С годами это стали называть иначе — недавно я услышал, что ты отличаешься блестящим умением поставить проблему. Но почему отвечать на твои вопросы достается мне?

— Это, знаешь ли, тоже вопрос…

— Хватит. Едем в усадьбу. И там ты будешь толкать бедного Юркова в черный ящик, где тигры сидят.

— Но как же так…

— Да так! Ты — старожил Отдела. Я буду новичком. Все правдоподобно.

— Но…

Юрков хлопнул меня по плечу:

— Да почему бы тебе не позволить старому другу отдать жизнь во имя достижения абсолютной истины?

Я был вне себя. Но Юркову все было нипочем. Он хохотал.

— Что ж, двигаем! — сказал Юрков.

— Вперед! — согласился я.

— Все будет как надо, старик! — сказал Юрков.

— Не сомневаюсь! — сказал я.

— Это мое, — сказал Хемингуэй.

— Ничего! — сказал Юрков.

— Ну, пора, — сказал я.

И мы выехали в усадьбу…

Решили начать с того самого бара. Он произвел на меня, в общем, приятное впечатление. Я высказал свое мнение о баре и старике-австрийце, который встретил нас там; Юрков воздержался от комментариев и сказал, чтобы я не болтал о постороннем за работой.

Работа наша заключалась в том, что мы сидели в баре и ждали.

Примерно через час Юрков вспомнил: за вредность полагается усиленное питание. Но едва мы сделали заказ, как в дверях появился человек определенно не здешнего вида. В нем мало что напоминало обитателя фермы — и в одежде, и в манере держаться. Что касается последнего, то он, пожалуй, был пьян…

Юрков мгновенно исчез.

Удачно использовав то обстоятельство, что старик-австриец (а вошедший, заметил я, поздоровался с ним) уже все приготовил на две персоны, я без труда заполучил незнакомца к себе в соседи.

Мы выпили. Знакомство, таким образом, состоялось.

Он спросил, для кого я заказывал салат, которым он закусывал, (я только сокрушенно вздохнул, намекнув на длинную, грустную и безнадежную историю… Он пообещал мне — если я когда-нибудь все же решусь поведать ему о горестях своих, то он с удовольствием выслушает меня и поможет всем, что окажется в его силах. Затем мы перешли к модной теме: на службе ничего не сделаешь, без конца отвлекают пустые хлопоты. Он поддакивал, а потом, разумеется, приступил к рассказам о себе. Сюда, в усадьбу, он приезжает именно для того, чтобы поработать, наконец, над своей темой; вообще-то он неудачник, но вот теперь решил форсировать работу и, как сказано, наезжает сюда, в усадьбу, чтобы иметь несколько дней в неделю для настоящего раздумья.